Филип Хук - Завтрак у Sotheby’s. Мир искусства от А до Я

Совокупность экономических факторов привела к тому, что на конец восьмидесятых годов пришелся апогей интереса японцев к живописи. Благодаря послевоенному восстановлению хозяйства и политической стабильности в Японии начался период процветания. Значительно выросла стоимость иены, в 1985–1987 годы ее покупательная способность увеличилась на сто процентов. Картины Моне, Ренуара, Сезанна и Ван Гога наводнили японские коллекции. Западным арт-дилерам и аукционистам давно так не везло. Японские коллекционеры побили все мыслимые рекорды в мае 1990 года, когда господин Саито, глава компании «Дайсёва Пейпер Маньюфэкчеринг», приобрел на аукционе «Бал в „Мулен-де-ла-Галетт“» Ренуара за семьдесят восемь миллионов долларов и «Портрет доктора Гаше» кисти Ван Гога за восемьдесят два миллиона.

А летом 1990 года случилось неизбежное: японский фондовый рынок, с его спекулятивными продажами акций, обрушился, а его индексы устремились вниз. Внезапно японские дельцы утратили всякий интерес к искусству. Но господина Саито это совершенно не обескуражило. Он объявил, что приобрел Ренуара и Ван Гога не для того, чтобы впоследствии выгодно перепродать, а исключительно из любви к этим художникам. Более того, из любви столь великой, что потребовал после смерти похоронить их вместе с ними. Западные искусствоведы, услышав об этом, пришли в ужас.

Реакцией на уход японцев с рынка, естественно, стало падение цен на импрессионистов. Как только пыль улеглась, всплыла нелицеприятная правда о том, для чего многие японцы покупали их картины. Некоторые использовали баснословно дорогое западное искусство для переправления денежных потоков, именуемого по-японски «дзайтеку», проще говоря, для финансовых махинаций. В руках беспринципных дельцов картины становились инструментами отмывания денег или налоговых афер. Картину, купленную в Нью-Йорке, скажем, за два миллиона долларов, вскоре продавали в Токио за восемь миллионов, чтобы создать «смазочный фонд» для подкупа чиновников и политиков. Ренуара включали в качестве довеска в сделку с недвижимостью, дабы обойти ограничения, установленные законом для банковских ссуд на подобные операции. Картинами подкупали политиков. Посредственного Моне дарили политику, а потом выкупали за сумму, в десять раз превосходящую исходную стоимость.

Сегодня японцы по-прежнему покупают Моне на аукционах, однако это уже не одержимые жаждой наживы дельцы, а прекрасно образованные коллекционеры. А господин Саито, ныне, к сожалению, покойный, отказался от своего эксцентричного намерения и не унес импрессионистские трофеи с собой в могилу. Я счастлив сообщить, что две эти великие картины по-прежнему нас радуют.

Новыми, развивающимися рынками западного искусства стали Китай, Юго-Восточная Азия, Индия, Ближний Восток, Россия и Бразилия. Глобализация воистину вступила в свои права: сегодня покупатель Моне или Уорхола может быть не только европейцем или североамериканцем, но и русским, китайцем или бразильцем. По-видимому, как только страна добивается существенного экономического роста, ее богатые граждане неизбежно начинают приобретать западное искусство. Не важно, где именно на земном шаре она находится: новых богатых в этих экономиках привлекают европейские и американские модернисты. Для них это символ статуса? Зачастую да. Реклама богатства. Для многих нуворишей стремительно развивающихся рынков Моне или Уорхол – еще один роскошный бренд, вроде сумочки от Гуччи, платья от Лакост или спортивного автомобиля «феррари». Обладание подобным трофеем подтверждает в их глазах принадлежность к наднациональной элите, к меньшинству, владеющему несметным богатством в Лондоне, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, в Париже и Мумбаи, в Москве и Шанхае. Представителей этого избранного круга объединяет с подобными себе куда больше общих черт, нежели с соотечественниками.

Однако не все коллекционеры западного искусства в новых экономиках движимы желанием заполучить бренд. Существуют и покупатели, наделенные вкусом и эстетической проницательностью; они составляют хорошо продуманные коллекции и открывают музеи. Например, утонченные, хорошо образованные русские с удовольствием продолжают традиции великих дореволюционных коллекционеров Сергея Щукина и Ивана Морозова, московских собирателей западного искусства, которые восторгались Пикассо и Матиссом, приезжали в Париж и перед Первой мировой войной покупали шедевры прямо у них в мастерских. А на богатом Ближнем Востоке, вызывая лихорадочный восторг арт-дилеров и аукционистов, создаются с помощью западных консультантов музейные коллекции невероятного размаха и амбициозности. Кто следующий? Ныне хорошо информированный дилер должен непременно читать приложение к «Файненшнл таймс», посвященное новым рынкам.

Выставки – это собрания предметов искусства, которые демонстрируются публике в течение ограниченного периода времени. Они могут с исследовательскими и просветительскими целями устраиваться музеями и объединять картины и скульптуры прошлого, которым иначе не встретиться. С другой стороны, их организуют галереи, экспонирующие последние достижения в сфере современного искусства, а иногда выставляющие в своих залах творения одного ныне живущего художника; в таком случае цели их коммерческие. Историю современного искусства можно написать, обозначив в качестве вех несколько эпохальных выставок авангарда: например, первая выставка импрессионистов в 1874 году, Осенний салон 1905 года, открывший миру фовистов, выставки постимпрессионистов, устроенные Роджером Фраем и потрясшие английские художественные круги в 1910 и 1912 годах, нью-йоркская Арсенальная выставка 1913 года, которая познакомила американцев с новейшими образцами европейского модернизма.

Для художника выставка – одновременно профессиональная необходимость и потенциальные страдания. Этимология английского слова «выставка», «exhibition», дает представление о стрессах и негативных эмоциях, которые испытывает живописец или скульптор. Выставка, «exhibition», – место, где произведения художника выставляют напоказ; «to make an exhibition of oneself» – выставить себя на посмешище; «exhibitionism» – эксгибиционизм; «self-exposure» – «обнажение», «откровение», «разоблачение» (ср. фр. «Il s’expose» – «он показывает на выставке свои картины»); «to die of exposure» – умереть от холода, солнечного удара и т. п.

Блокбастер XIX века (Ж. Б. Фортюн де Фурнье. Один из залов парижской Всемирной выставки 1855 года. Акварель. 1855)

Выставки-блокбастеры обыкновенно посвящены творчеству известных художников, как правило уже ушедших из жизни; экспонаты для них зачастую временно предоставляют различные владельцы, а устраивают их крупные музеи, превращая в важные культурные события. Рекламу подобных выставок можно увидеть в метро и на лондонских автобусах. На них выстраиваются очереди, а по своей популярности они сопоставимы с модными фильмами и пьесами. Более того, если вы признаетесь в том, что еще не побывали на такой выставке, в образованных кругах вас перестанут принимать всерьез. Их проведение весьма недешево, однако они окупаются и даже приносят прибыль, хотя бы от продажи большого числа билетов, а также сувениров: каталогов, открыток, календарей, мягких игрушек – так сказать, от «вспомогательного рынка». Владельцы известных картин, согласившись предоставить их на масштабную выставку в крупном музее, только выигрывают. Участие в ней повысит репутацию и цену шедевров, если они вознамерятся их продать. Я даже знаю нескольких любителей искусства, в свое время представивших на выставку картины, «жемчужины шоу», и потребовавших долю прибыли от ее проведения.