Том Уилкинсон - Люди и кирпичи. 10 архитектурных сооружений, которые изменили мир

При восстановлении прошлое неизбежно предстает перед нами таким, каким мы хотим его видеть. Иногда это происходит с полным пренебрежением к исторической достоверности, как было в случае с химерами собора Парижской Богоматери у Виолле-ле-Дюка. В то время Англия и Франция вели бурную полемику об архитектурной реставрации, подогреваемую изобретением фотографии (позволявшей точнее запечатлевать здания), а также о значении стиля и его внутренней связи с духом времени. Джон Рескин видел в архитектуре главное хранилище памяти: «Без нее можно жить и можно молиться, но помнить без нее нельзя», – и требовал сохранения памятников старины, «сильнейших борцов с забвением». При этом он решительно противился реставрации зданий, особенно по методу Виолле-ле-Дюка, предполагавшему избавление от позднейших дополнений и повреждений. Рескин считал реставрацию «самым полным уничтожением, которому только может подвергнуться здание: после такого уничтожения уже не собрать останков, оно сопровождается фальсификацией описи уничтожаемого… невозможно, как невозможно воскресить мертвеца, восстановить ни один великий и прекрасный архитектурный шедевр… тот дух, который вкладывает в постройку рука и глаз рабочего, нельзя возродить» {80} 80 John Ruskin, The Seven Lamps of Architecture (New York, 1981), 184. .

Рескин руководствовался идеей, что здание доподлинно выражает определенный момент истории народа, поэтому о нем следует заботиться с целью увековечить народ и его проверенные временем ценности, которые, разумеется, каждый волен выбирать сам. У Рескина это была готическая архитектура и христианский социализм, который он противопоставлял индустриальному модернизму. Однако, несмотря на то что его философия, усвоенная и Уильямом Моррисом, основавшим в 1877 году Общество охраны старинных зданий, стала манифестом архитектурной консервации, без противоречий не обходится, особенно когда права памятников старины вступают в конфликт с правами живых людей. Законсервированное и оторванное от современности здание рискует стать недоразумением и даже обузой, не давая людям благоустраивать свою жизнь и среду обитания.

Этот конфликт между забвением и памятью в архитектуре, между истинными и ложными воспоминаниями продолжается и сегодня, как мы наблюдаем на примерах восстановленного храма Христа Спасителя и планируемой реконструкции Берлинского городского дворца XVIII века, снесенного после войны властями ГДР, чтобы освободить место под Дворец Республики, который, в свою очередь, был снесен после объединения Германии. Таким же полем идеологической битвы, на котором недавно пролилась кровь, стала и Большая мечеть в Дженне.

В 2006 году Культурный фонд Ага-хана (руководителя шиитской секты низаритов) выслал своих специалистов проинспектировать крышу глинобитного здания. Песчаная постройка находится под постоянной угрозой размывания, поэтому каждый год горожане обмазывают ее заново на празднике под названием fête de la crépissage (праздник обмазывания), когда торчащие из фасада деревянные колья превращаются в ступени. Обмазывание защищает здание, однако за долгие годы многотонные слои глины сильно утяжелили крышу и стены, «раздув» изначально строгие линии мечети и угрожая ее сохранности. Увидев на крыше посланцев Ага-хана, горожане подняли волну протестов, и реставраторов вынудили убраться. После этого протестующие уничтожили проветриватели, установленные американским посольством в ходе попытки наладить отношения во время Иракской войны, и один человек погиб во время последующих столкновений с полицией.

Прежде чем утверждать, что эти события стали реакцией на посягательство иностранцев на культурное наследие, нужно добавить, что в ходе беспорядков были разгромлены также канцелярии префекта, мэра и культурной миссии правительства и уничтожены несколько машин, принадлежащих имаму мечети. Массированная атака на представителей власти говорит о недовольстве политикой сохранения наследия страны в целом – и это неудивительно, учитывая, что Дженне (и Мали в целом) уже не первое десятилетие выступает дойной коровой, от которой ничего не перепадает самим горожанам. С 1988 года мечеть и многие исторические здания города имеют статус объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО, как и Джингереберская мечеть в Тимбукту, обеспечивая денежный поток от гуманитарных организаций и туристов. Но пока власти наживаются на своих дойных коровах, простой народ вынужден жить в морально и физически устаревших зданиях, поскольку нахождение под охраной ЮНЕСКО запрещает их модернизацию. Как сказал один из местных: «Кому охота жить в доме с земляным полом?»

Махамаме Бамойе Траоре, возглавляющий влиятельную городскую гильдию каменщиков, заявляет: «Если хотите помочь, помогайте так, как удобно принимающему помощь. Заставлять его жить по своей указке неправильно». Об одной крошечной каморке без окон с глиняным полом Траоре сказал: «Это не комната. Это самая настоящая могила» {81} 81 Neil MacFarquhar, ‘Mali City Rankled by Rules for Life in Spotlight’, New York Times, 8 January 2011. . Его замечание, вторящее модернистской критике середины XX века, означает, что мы так и не усвоили предостережение Батая насчет архитектуры, которая «погребает общественную жизнь под каменной плитой». Как уже выяснили малийцы, погребать способна и глина, которую воспевают исключительно чужестранцы со своей nostalgie de la boue – «тоской по грязи», идеализацией якобы неиспорченного цивилизацией образа жизни.

Не испугавшись беспорядков, омрачивших предыдущий визит, в 2009 году посланцы Фонда Ага-хана вернулись продолжить реставрацию мечети. Однако что именно они собирались реставрировать и в соответствии с чьей памятью? По сути, Большая мечеть в Дженне может считаться плодом чужеземного воздействия на малийское самосознание: изначальная постройка XIII века обветшала при попустительстве правящего в XIX веке теократа-пуританина Секу Амаду. Амаду выстроил на ее месте новую мечеть, попроще и без украшений. Однако французы, завоевавшие Мали в конце XIX века, стали насаждать более удобный для них вид ислама, поэтому уничтожили развалины первой мечети, чтобы в 1907 году построить современное ее здание. Так что ее «малийская исконность» вызывает жаркие споры: сразу после постройки один из французских обозревателей, видевший развалины изначальной мечети, называл новое здание «помесью ежа и церковного органа», утверждая, что своими коническими башнями она напоминает «вычурный храм в честь бога суппозиториев» {82} 82 Felix Dubois, Notre beau Niger (Paris, 1911), 189. . Критики и сейчас доказывают, что ее симметричная монументальность навязана европейцами (и действительно, три конические башни по фасаду, увенчанные страусиными яйцами, придают ей ощутимое сходство с готическим собором). Можно ли считать это примером синдрома ложной памяти – тоже типично французского, – который критиковал Рескин в 1849 году, выступая против волюнтаристских реставрационных методов Виолле-ле-Дюка?