Том Уилкинсон - Люди и кирпичи. 10 архитектурных сооружений, которые изменили мир

Архитектурные памятники кажутся вечными, однако на самом деле они так же хрупки, как и сама память: их можно уничтожить, разрушить, восстановить, наполнить новым смыслом; их значение меняется так же часто, как и формируемые ими воззрения. Мы уже наблюдали, как памятники свергаются с пьедестала хранителя воспоминаний: останки разрушенной Бастилии – канонический пример того, как действует комплексный механизм забвения (в данном случае монархического прошлого) и увековечивания (расправы с прежней властью). Таким же комплексным механизмом явилось иконоборческое «переоснащение» католических церквей в Нидерландах: фрески, олицетворявшие испанскую католическую власть, закрашивались белым, в буквальном смысле превращаясь в чистый холст, а опустевшие ниши становились символом свободы от кумиров. Куда более радикальным оказалось избавление от нероновского дворца и погребение его следующей династией под общественными банями, однако и в этом случае гигантская статуя Нерона осталась на месте. Впоследствии колосс получил нимб, был переименован в статую бога Солнца и подарил название Колизею, построенному на месте нероновских парков.

В этой главе мы рассмотрим мемориальную функцию архитектуры и попытаемся ответить на вопрос, зачем нужны памятники и кому они служат. Вальтер Беньямин, спасаясь от одержимых монументальностью властей, писал:

«Победители устраивают триумфальное шествие, топча распростертые тела побежденных. По традиции в этом парадном шествии демонстрируются и трофеи. На эти трофеи, называемые сокровищами культуры, приверженец исторического материализма смотрит настороженно, поскольку происхождение любого из предстающих перед ним культурных сокровищ заставляет содрогнуться» {70} 70 Walter Benjamin,fr/web/revues/home/prescri, trans. Harry Zohn, in Selected Writings. Vol. 4: 1938–1940, eds Howard Eiland and Michael Jennings (Cambridge, MA, 2003), 391–392. .

Памятники воздвигаются победителями и зачастую, как утверждает Беньямин, выступают «документальным подтверждением варварства». Например, триумфальная арка Тита на Римском форуме, породившая в XIX веке бесчисленные копии по всему миру, в том числе и в Париже, увековечивала победу над Иерусалимом в 72 году нашей эры. На одной из ее панелей изображен семисвечник, вытаскиваемый в качестве трофея из разрушенного храма. Однако, несмотря на то что памятники изначально воздвигаются богатыми и могущественными людьми, впоследствии они зачастую переосмысливаются народом, обрастая – пусть временно – непредусмотренными ассоциациями, как в случае с травяным ирокезом, водруженным на бронзовую голову Черчилля во время майских протестов в Лондоне 2000 года.

В XX веке фоторепортажи обеспечили подобным посылам широкую аудиторию, а также возможность остаться в памяти и достичь собственной культовой значимости. Не случайно в этот же период критике начала подвергаться сама идея монументальности, в противовес которой пропагандировалась беззаботность кочевой жизни. В частности, сюрреалист Жорж Батай жаловался, что «великие памятники воздвигаются, словно дамбы, усмиряя беспокойные стихии логикой величия и власти. Через рупоры дворцов и соборов государство и церковь утихомиривают толпу» {71} 71 George Bataille, ‘Architecture’, trans. Dominic Faccini, October vol. 60, spring 1992, 25–26, 25. . Признанный специалист во многих научных областях Льюис Мамфорд тоже порицал стоящие мертвым грузом памятники: «Каменная монументальность, позволяющая им выпадать из времени, в конце концов приводит к тому, что они выпадают и из жизни» {72} 72 Lewis Mumford, The Culture of Cities (London, 1938), 435. . После Второй мировой войны возникла «антимонументальная» тенденция, направленная на избавление от дидактического, сковывающего подтекста подобных сооружений, и зародилась она, что неудивительно, в Германии – в стране, до сих пор пытающейся примириться со своими не самыми лучшими воспоминаниями. Однако, как показывают беспорядки вокруг соборной мечети в Дженне (местные жители возмущаются вмешательством правительства и международных организаций в ее восстановление), даже величественные официальные памятники могут обретать значение и ассоциации, идущие вразрез с намерениями властей. Так нельзя ли обернуть эти «документальные подтверждения варварства» против самих варваров?

Самые архетипичные из памятников – египетские пирамиды – построены в Африке. Ступенчатая пирамида Джосера, возведенная 4600 лет назад, представляет собой одно из старейших каменных сооружений, дошедших до наших дней, а ее создатель Имхотеп – первый зодчий, чье имя нам известно. Квантовый скачок в инженерно-строительном деле, который олицетворяет эта пирамида (учитывая, сколько времени, средств и человеческих сил понадобилось, чтобы добыть, перевезти и уложить все эти каменные глыбы), свидетельствует о том, какое огромное значение в египетской культуре придавалось памяти. Греки, многое перенявшие в зодчестве у египтян, очевидно, тоже не смогли пройти мимо: еще одно чудо древности – усыпальница царя Мавсола в Галикарнасе (в настоящее время турецкий Бодрум) – была увенчана огромной ступенчатой пирамидой.

Этот памятник кровосмесительному браку был возведен женой (она же сестра) Мавсола после его смерти в 353 году до нашей эры. Здание, спроектированное двумя греческими зодчими, представляло собой нечто доселе невиданное: поставленное на высокий цоколь и окруженное колоннами, словно храм, оно не имело ни фронтонов, ни дверей, зато увенчивалось пирамидой, которая, по словам одного римского поэта, словно «висела в воздухе» над полумраком колоннады. Об усыпальнице нам известно лишь из запутанных древних источников, поскольку сама она была разрушена (возможно, землетрясениями) и ее камни пошли на постройку замка одного из участников крестовых походов. Однако память о ней живет в подражаниях и в самом слове, прижившемся благодаря усыпальнице императора Августа, названной римлянами мавзолеем.

Эти сооружения призваны были увековечить память о правителе в сознании подданных, создавая очаги посмертных культов, которые превращали усопшего владыку в бессмертное божество. Разумеется, приверженцы культа получали свою выгоду, приходя к этим наглядным символам бессмертия просить почившего фараона или императора о помощи. Впрочем, некоторые культы имели не стихийное, а искусственное происхождение, насаждаемые преемниками или династией. Соответственно, и периодическая порча или разрушение этих возвеличивающих памятников тоже может быть делом рук политической оппозиции, а не народа. Золотой дом Нерона был погребен следующей династией, а свержение статуи Саддама, хоть и проходило под одобрительные возгласы багдадцев, было тщательно срежиссировано для телекамер захватчиками: на оцепленной американской морской пехотой площади находилось максимум человек 150, включая солдат и журналистов {73} 73 Bevan, 91. .