Алессандро Надзари - MCM

— Считай актом признания твоих притязаний на описание жизни этого города. И потом, Энрико звучит красиво. Желаю, чтобы музыка имени услаждала мои уши и далее!

— И вновь благодарю тебя! А что до той четвёрки, поместившей себя под стекло и не понимающей, что оно суть препарационное, то это Анрде, Таде, Люсьен и Себастьян.

— Хм, кажется, Себастьян мне знаком, — пригляделся он к фигуре с розой в лацкане сюртука.

— Ах, я надеялся, что ты его узнаешь. И даже бы огорчился в противном случае. Да, это Себастьян Мельмот.

— Мельмот. Конечно, меньшего ожидать и не стоило.

— Ты пришёл просто меня навестить или же надумал у нас печататься? Уверен, твой отзыв о влиянии Выставки на город пронесётся бризом по газетным киоскам!

— Ох, да как бы не затхлым духом отпёртой стариковской комнаты. Не посмею собою портить особую атмосферу издания. Честно говоря, пришёл тебя навестить. Пожалуй, всё-таки придётся отбросить рабочие планы и приняться за иное.

— Что, все разбежались? Ну, так лето на дворе.

— Или же я и впрямь владелец описанной выше комнаты, интервью которого в рейхе ещё как-то терпели понимающие Дильтей, Вебер и Зиммель… Кстати, если считаешь, что, прости за антагонизм, чувственно-образная аналитика города и впрямь востребована, возьми последнего на заметку. Быть может, академической карьере он и предпочитает среду высшей буржуазии и салонную жизнь, не связывая себя серьёзными отношениями с одной из групп, но иллюстратор и портретист он превосходный.

— Я-то возьму, а вот ты свой шанс можешь упустить. И потом, а кого ты хотел найти?

— Да мне бы одного Дюркгейма хватило…

— А ведь ты его как-то упоминал, только я в тот день совершенно не сообразил, что уже видел его фамилию: он хороший друг «La Revue blanche», Таде мог бы тебе посодействовать.

— Нет, его нет в городе, со всей ответственностью вам заявляю, — внёс свой штрих в разговор оторвавшийся от карандаша и бумаги Морис.

— Да и я не испытываю особой потребности отягощать кого-либо просьбой, особенно если перед этим придётся ещё и ожидать завершения явно нескончаемой беседы.

— Что ж, Мартин, похоже, у тебя действительно не остаётся иного выхода, кроме как наконец-то предаться отдыху или попробовать что-то новое. Только не знаю, чем ещё могу помочь.

— Да всё тем же. К слову, поддержали ли твой интерес?

— С такой-то образностью и артистичностью подачи революционной программы? Ещё бы. Будет главной темой. Возможно, придётся поцапаться с ребятами Таде за исключительные права на публикацию, как бы ни была им эта тема ближе. Уж без обид, братья по перу! — И проводил Мартина к выходу, заодно избавившись от лишних ушей.

— Ты им не доверяешь? — Продолжили они неторопливо разговор, уже неспешно прогуливаясь вдоль безлюдной улицы.

— Я не доверяю их способности сохранить самообладание. Невоздержанность при освещении дела Дрейфуса некоторым солидным изданиям обошлась дорого; впрочем, заодно и выявила тех, кто мог неприятно удивить сообщество в будущем. Считай это в большей степени заботой о дорогих моему сердцу.

— Это я понять могу. Итак, не подскажешь, когда будет следующее собрание? И, может, ещё что-то изменилось? Ты, кажется, с той поры имел ещё пару бесед с, хм, адьютантами?

— Всего одну. На той неделе ходил без тебя на новое собрание. Были знакомые лица, были новые.

— Что ж, значит, с набором рекрутов проблем нет.

— Да, число сочувствующих всё увеличивается. Умасливал их подготовить публику к грядущему, смягчить её рассказом о себе и не скрываться. Если только они замышляют символическое смертоубийство некой системы отношений, а не живых людей. Слухи о свержении золотого тельца помазанием кровью агнца домов праведных рано или поздно поползут, поэтому лучше упредить жандармскую пропаганду.

— Чудным образом ты сшил сюжет. Ну, хорошо, если только это. Неплохо бы ещё раз выслушать Бэзи, хотя иной раз я жалею, что не хватает либретто.

— Ха-ха! Да. Так, собрание… Будет оно всё там же, в Нёйи, в три часа ночи с двенадцатого на тринадцатое.

— Ого. Вовремя я. И можно узнать, отчего такое необычное обстоятельство?

— Полнолуние.

— А и правда. Нагонять атмосферу они мастера.

— Так и собрание будет посвящено чему-то символическому. Чему — не знаю.

— Ну да, их коронный номер. Ты намерен туда пойти?

— Намерен? Я приглашён! А вот ты, как пропустивший заседание, должно быть, считаешься недостаточно усердным в учении, чтобы получить новую степень посвящения.

— Более того — как увильнувший от сбора биографических данных. Но подожди, как это — «приглашён»?

— А вот так: выходил из редакции, а ко мне подошёл один из тех со сцены и попросил уделить ночь присутствию на собрании.

— Тебе не кажется, что это может быть ловушкой? Может, они изменили планы, и решили избавиться от всех — не в обиду будет сказано — болтливых?

— Н-нет. Ты пытаешься меня в чём-то убедить? Какой-то недобрый у тебя взгляд.

— Не подумай лишнего. У меня ещё с самого пробуждения не задалось с физиологией и физиономией. Считай это заботой о дорогих моему сердцу.

— Н-но и не приходить будет невежливо. И совершенно нет доказательств тому, что с кем-то хотят расправиться: это можно было устроить и в тот вечер, а не вручать приглашение.

— Однако это было бы убийство в городе — и по одиночке. А так — всех и за фортифом. Ещё и ночью.

— Не знаю, откуда такие мрачные мысли.

— Говорю же: просто с самочувствием не задалось, и другое в голову не лезет. Прости, не хотел тебя напугать или настроить против них.

— Но ты загнал меня в ситуацию пата.

— Каков злодей! Предлагаю так. Поскольку я всё равно теперь знаю о встрече, давай-ка я появлюсь новой фигурой на доске: прибуду на место вовремя, а ты хорошенько так опоздаешь. Скажем, на час. За это время они не успеют разойтись. Может, как раз к кульминации речи Бэзи успеешь, соизволь он присутствовать. А я за это время оценю обстановку. Если моей сегодняшней угрюмой ипостаси что-то не понравится или меня просто развернут на пороге, то я укроюсь в растительности близ особняка и дождусь твоего появления и передам свои соображения.

— А если ты меня не встретишь?

— Поймёшь по прибытии. Если будет слишком тихо, значит, всё уже кончено, притом трагичным образом. Если слишком шумно — вывод тот же. Если ни то, ни другое, значит, я нахожусь внутри и со всей возможной сосредоточенностью подробнейшим образом запоминаю для тебя произносимое со сцены. Ты и сам признаёшь, что язык образов мне даётся лучше.

— Главное — не утони в трактовках.

— Да не захлебнусь я молоком Луны, да не станет саваном дорога, да не встречу я седой волны, да не залюбуюсь бледным оком.