Алессандро Надзари - MCM

— Любопытно, кого или чего это — «его». И не стоит забывать об особой роли Инженерного и Административного корпусов. Общественная служба декорирована в милитаристском стиле.

— Разумеется, но вы сами сказали: декорирована. Не те же «иксы» были и отчасти остаются в оппозиции режиму? Также повторюсь, что в смысле планировки улиц это не означает ничего существенно нового: тут фонари, здесь бордюрные камни, там таблички с нумерацией, кругом хороший обзор — меры безопасности и надзора общего охвата. Ну и потом, сильно эти магистрали помогли конкретно в военном отношении тридцать лет назад? Разве что упасли от пожаров, хотя и не совсем так, как наверняка предполагалось.

— Например?

— Помимо, образно и буквально говоря, революционного?

— Ха-ха.

— Коммунары-то быстро поняли, что проспекты — не только для маршей, толпе они также покорны. Первое дело революции — захват улицы. Или отвоевание, возвращение её народу — кому какая риторика ближе. С этого начинается перекраивание карты сообщений, свержение и замещение всего полицейского; не знаю, можно ли сказать «территория сообщений», поэтому оставляю за рамками, тем более что карта, как и революция — манифест, декларация, идея. Впрочем, для революции улицы — объект больше символический и маркировочный, нежели стратегический. Контроль над ними — дело хоть и первое, но не перманентное. Те же коммунары, если не путаю, пришли к чему-то вроде федерации, процесс с магистралей перешёл в кварталы. Разобщение и разнообразие не были страшны, но с них же и началось выгорание. Впрочем, я отвлёкся.

— Почти. Так что насчёт пожаров?

— Не знаю, устояли ли соседние строения, но сами Отель-де-Вилль, Тюильри, Дворец правосудия и Государственный совет — всё конструкты власти, реальной и символической, — не имели средств защиты от геростратов. Кто бы мог подумать, что пламя вспыхнет изнутри, поля и траншеи улиц окажутся пересечёнными? Но вот другое дело: за сооружения будто бы и не боролись должным образом, им дали обратиться в пепел. Я понимаю, что все устали от монархии, свободных сил у антикоммунаров было немного, те по опыту проживания в городе знали, куда безжалостнее всего бить, а сама структура власти нуждалась в перестройке, но из всех названных комплексов лишь Тюильри не торопились восстанавливать.

— Вы намекаете, что никто не хотел спорить с некой высшей волей? Что то был костёр тщеславия по обоюдному согласию?

— Подвержены ли драконы линьке? Если да, то так и есть: он изрыгнул воспламеняющую кислоту на израненную копьями чешую, на её гребни и наросты, ответственные за доминирование среди сородичей, — и опалил, чем предотвратил инфицирование и опухоли. Но я уже как-то далеко забрёл. Если вернуться к началу, то это всё довольно бесхитростно подчиняется некому дорожному аналогу закона Ома: отношение напряжения к сумме сопротивлений внешнего и внутреннего, — одно из которых, как видно, всё время забывают учитывать. Так что вы правы, мадмуазель, это вопрос источников. Но мне, конечно, жаль, что среди них Осман выбрал себе римлян.

— М-м, мне нужны пояснения.

— Сите. Пока барон занимался диагоналями, всё было хорошо и верно, он плавно перераспределял нагрузку, хотя узлы Звезды и Нации были уже несколько невменяемыми и недостаточно совместимыми с основными потребностями — но их спасает размах. Так вот, занимался он ими, устраивал с коллегами канализацию и газовое освещение, — мои извинения за примитивное изложение того, что вы и так знаете, но делаю это для эффекта, — продлил декуманус рю де Риволи и начертал декуманус бульвара Сен-Жермен… И тут что-то заставило его откатиться на пару тысяч лет назад и весьма буквально возродить римскую ортогональную традицию: взял и укрепил кардо максимус Сен-Мишель — дю Палэ — Севастополя — Страсбурга, но при этом не стал спрямлять и соединять рю Ренар и д’Арколь, а то вполне мог и не пощадить Отель-де-Вилль — что ему, если и свой дом разрушил на благо плана. Вместе с тем он оставил причудливую линию рю Сен-Жак — де ла Сите, с которой на север предполагается выезжать опять же на Ренар или сталкиваться с потоком Риволи. Сколько он трудился над широтами и ортодромиями, как множил и дублировал транспортные потоки — и необъяснимо безалаберно всё загубил на меридианах. Он просто пропустил всю меридианную транспортную нагрузку через центр города, да так, что с обоих берегов она ещё и перпендикулярно врезается в потоки декуманусов. Вот где были нужны предваряющие и расщепляющие диагонали, вот где нужны были звёзды вроде тех, что подобны изображениям комет в средневековых книгах. Позже он пытался хоть как-то оправдаться бульварчиком Генриха ІV, но утешение это, как по мне, слабое. Что же он сделал? О, он обнажил мизерикорд и нанёс им новый удар в сердце города, оставив на его поверхности рану квадратного сечения, а на острие унёс капельку крови, которая мне уже как-то мерещилась, застывшая и покойная, над Иглой Клеопатры на площади Согласия. Той самой площади, что, если забыть про обелиск, видится ретортой с аллонжем Руаяль к пикнометру Мадлен — Мальзерб. И ведь трубку Мальзерб он сам повелел выдуть. Если Сите — сердце, то Плас-де-ла-Конкорд — печень. Как он мог утратить алхимическое чутьё? А стоило ему, обагрив руки, отшатнуться от центра — и вот уже готов камертон Монж — Гей-Люссака — Бернара — Гобелен. Но мелодия города была не та, город вибрировал не так, как должен был. Как сейчас мы расследуем выцветание, так в ту пору кто-то со слухом наверняка допытывался до природы оглушения и изменившегося пульса города. Простите, должно быть, я вас страшно утомил.

— Тирада вышла увесистой, не скрою, и вы говорите так, словно всё это застали лично, да и, распалившись, подзабыли, что Осман возводил основу, это был первая стадия, первая итерация, за которой воспоследуют другие.

— Да, признаю недосмотр.

— Но я совершенно точно знаю, с кем вам стоит по этому поводу пообщаться — с месьё Эженом Энаром. Его проекты пронизывает идея циркуляции. Прямому столкновению он предпочитает касательные. Наверняка и для Сите что-нибудь сообразит. Вы правы: что мост де ла Конкорд, что Пон-Нёф — оба чрезмерно загружены, кипят и чадят пылью. Да в целом организация сообщения между берегами больше напоминает — хорошо, что Сёриз этого не услышит, — тесьму корсета, что тщетно пытаются стянуть на жирных телесах.

— Блеск!

— Лоснящегося сала Сены, ха-ха! Ах, увидь вы эскизы месьё Энара по плас де ль’Опера — сразу бы поняли суть его предложений. Хотя что же это я? Он ведь на Экспозиции заместитель по архитектуре. Скажите, вы были во Дворце электричества?

— Вышел с Анри из-под сени Аполлона за полчаса до затмения.