Маргарита Городова - Священное наследие

Из всего вышесказанного вытекает и еще один важный критерий в определении национальных особенностей этносов. Важным этнообразующим фактором, определяющим духовный строй народа, а равно и влияющим на становление нации, является своя органическая государственность как важнейший сегмент национальной идеи. Рассматривая становление Русского государства, его непрерывное и независимое развитие, каковым оно было со времен задолго до Рюрика и вплоть до преступного февраля 1917 года, мы вновь убеждаемся в очевидном отличии становления нашей государственности, наших государственных институтов от государств и институтов западноевропейских этносов. У славян долго складывалась государственность в силу того, что она медленно, без внешних сильных импульсов вырастала из древнего родового и общинного строя. Те славянские племена, которые переселились на территорию Византии, в отличие от германцев, были более озабочены сохранением своей племенной идентичности, чем проблемой социально-политического врастания в Римское государство. Озабоченность сохранением своего родоплеменного лица не способствовала не только растворению в массе ромейского суперэтноса, но и усвоению римских правовых институтов, усвоению государственной идеи, самой высокой и развитой, возможно, за всю человеческую историю! Германцы же включались в процесс преобразования Римской империи в варварские королевства всей своей этнической массой, и, паразитируя на западноримской государственности, достаточно быстро создавали свои государственные образования. Результатом того стало возрождение на новой варварской основе некоторых принципов римской государственности, но при этом полная утрата национального лица и растворение в римском суперэтносе Запада на начальном этапе племенных групп варваров. Только затем из этого плавильного котла выкристаллизовывались уже принципиально новые народы, не римляне и не потомки германских племен, но испанцы, французы, итальянцы.

В то время как франки, готы и лангобарды, породившие варварские королевства, ставшие впоследствии Францией, Испанией, Италией, исчезли из истории, сербы, болгары и хорваты, сохранив свою национальную идентичность, создали свои государства на территории империи Ромеев намного позднее. Сама византийская государственность не могла поглотить эти племена и переплавить их в своем имперском суперэтносе. Поляки, чехи, мораване, полабские славяне и русские создавали государственность, что называется, на голом месте, медленно, но надежно и в исключительно национальном ключе, что не мешало необходимым заимствованиям от Вечной Римской Империи, нашедшей свой последний территориальный приют в самобытной Русской Державе. Не случайно и единая Германская империя на самых коренных германских территориях, вне соприкосновения с Римской государственностью, а временами даже и при очень тесном контакте с Римом, окончательно сложилась как национальное государство только в XIX веке. Если говорить о Британии, то ее островное положение создало особые условия для развития государственности, которая, впрочем, получила сильнейшую римскую прививку, если не инициирующее начало. Сложно сказать, смогли бы кельты самостоятельно дорасти до государственности. История не дает нам таких примеров. Кельты оказались, вместе с балтами, среди северных индоевропейцев самыми государственно бездарными. Англосаксонские же королевства, так или иначе, паразитировали на зачатках местной кельто-римской государственности, хотя в меньшей мере, чем на континенте.

Таким образом, Русская государственность, зародившаяся как национальная идея возможно уже в скифские времена, созрела до Империи исключительно на собственной почве, став особым неповторимым национально-государственным миром, не сводимым ни к Европе, ни к Азии, ни даже к Евразии, но ставшей идеальной замкнутой системой для осуществления translatio imperii в XV веке из Византии.

Государственность наша была, есть и будет особым священным миром – Святой Русью, облаченной в порфиру Вечной Империи с четким осознанием своей исторической миссии, своей государственной идеи.

Государство, как и человек, нуждается в смысле существования, империя – в вере в свою миссию, нация – в общей осмысленной истории. Вакуум осмысленности неизбежно будет заполняться суррогатами смыслов или их хаотическими наборами… уродливо соединяющими их на основе какой-нибудь примитивной, обедненной идеологии. Это суждение лучше всего описывает ту больную идейную среду, в которой сегодняшнее руководство Российской Федерации лихорадочно ищет «национальную идеологию», и очень уж часто ее находит там, где ее в принципе быть не может, на деле пытаясь создать из жалких обрывков чужих идеологем причудливый наряд для «новой России», которая может быть или старой и вечной Россией, или не быть Россией вовсе.

Крайне важно нам всем сознавать, что, говоря словами философа Николая Болдырева, «великодержавность России понятна для нас как патриотический моральный постулат, как необходимый оттенок нашего сознания России. С идеей России неразрывно связан империализм России, потому что империализм означает мировое, космическое призвание государства…Мировые империи сознают себя призванными в известный момент всемирной истории вместить весь мировой смысл».

Особенность нашей государственной идеи еще и в том, что она у нас так же сугубо религиозна и не может рассматриваться в отрыве от нашей веры. Святая Русь есть, несомненно, икона государственного бытия русского народа, в которой отражается инобытие Царствия Небесного. По этой причине Отечество свято для нас не просто как место земного рождения, но и как священное отражение Небесной Отчизны, как икона первообраза Горнего Иерусалима. Именно поэтому загадки и самый смысл русской истории прикровенны по своей сакральной природе. Они открываются нам как чудесное, совершаемое во времени, таинство, и, одновременно, остаются непостижимыми в своей полноте, как заповедная Светлоярская тайна, сокрытая до времени от глаз нечестивых. Образ града Китежа – это не есть только символ наших исторических истоков и судеб. Образ этот – сама наша история, раскрываемая в полноте только причастникам таинства.

Возвращаясь к вопросу древности зарождения государственной идеи в России, обратимся к авторитету знаменитого испанского философа.

Первая государственная власть, по мнению Ортеги-и-Гасета, появляется именно в тот момент в обществе, когда религиозно оформляются его представления о мире. Именно тогда, и только тогда, появляется первый постоянный авторитет и первая постоянная государственная функция в виде управляющего «священнофункциями», т. е. царя-жреца, верховного понтифика. Такой правитель действительно является царем милостью Божией, а не в силу особых физических и интеллектуальных данных, или выбором «от человеков». «Первоначальная легитимность, прототипная, единственная, компактная, насыщенная, всегда принадлежала у всех народов Царю по милости Божией. В чистом виде другой нет», – писал Ортега-и-Гасет. Он же продолжает мысль следующими образом: «монархическая легитимность первородна, образцова и прототипна. Поэтому она единственная является первоначальной, и в скрытом виде она продолжает присутствовать под всеми другими формами». Полноценная легитимность власти – это всегда и только монархия. И в этой связи неудивительно, что в самом «химически» чистом виде такая власть была воплощена и сохранялось дольше всех других народов именно у народа русского, зародившись, как мы знаем, в доисторические времена Словена и Руса – первопредков, первокнязей и первожрецов.