Анна Шукурова - Архитектурные модели. Очерки истории и мастерства

Очевидно, что христианам VI века были понятны и вид самого архитектурофорного персонажа, и те действия, которые он совершает, а его атрибут воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Но на чем было основано это понимание? Вряд ли на церковных обрядах, поскольку среди них не известны такие, в которых ктитор шествовал бы, неся модель храма, возведенного его попечением, или совершал подношение этой модели. Средневековые письменные источники вообще хранят молчание о существовании подобных моделей. С чем же тогда соотносили этот атрибут зрители?

Попытки проследить происхождение мотива архитектурофорного ктитора ученые предпринимали с конца XIX в. При этом не удивительно, что они обращались к античным материалам, которые нередко помогают объяснить особенности ранней средневековой иконографии. Как некогда писал по этому поводу А. Н. Грабар, большинство изобразительных мотивов религиозного искусства Средних веков «не было изобретено или выдумано создателями первых христианских образов. Почти все в их работе предопределялось существующими образцами, которым они следовали, и именно поэтому те новые христианские образы, которые они создавали, были понятны их современникам и тем самым успешно достигали поставленной цели» [65].

Таким образом, к изучению генеалогии интересующего нас мотива с самого начала привлекались античные материалы. Первый повод для предположений подал Ю. фон Шлоссер [66]. В поисках материалов к изучению искусства раннего Средневековья он углубился в предшествующий период истории и обратил внимание на монеты различных провинциальных городов Римской империи, которые отличаются своеобразной иконографией. На этих монетах представлены местные божества либо фигуры, олицетворяющие город, либо правящие императоры в обществе божества или персонификации города, которые держат в руках крошечный храм (иногда два храма) простильного или перистильного типа. В своей публикации Ю. фон Шлоссер убедительно показал, что композиции, отчеканенные на выявленных им монетах, являются изобразительным аналогом титула «неокор» («блюститель» храма), которым император жаловал города по решению римского Сената и который позволял городам строить и содержать храмы, посвященные местным богам, но чаще посвященные культу самого императора. Обладание неокорией давало городам определенные преимущества, почему они соперничали друг с другом, возводя до трех таких храмов.

Однако, рассматривая эти нумизматические источники, австрийский ученый совершил один опрометчивый смысловой шаг, впоследствии вызвавший серьезное обсуждение. Он увидел в миниатюрном храме на монетах городов-неокоров не что иное, как модель будущего храма, тогда как под более внимательным взглядом это оказалось вовсе не очевидно.

Конечно, образцом для античных медальеров вполне могли служить архитектурные модели, но только, как выяснилось в дальнейшем, не те, о которых писал ученый и которые он пытался обнаружить в руках раннесредневекового ктитора. Скорее можно предположить, что такими прототипами явились многочисленные вотивные модели, которые, в отличие от проектных, не были непосредственно связаны с делами строительства и не имели прямого отношения к лицам, чьи «воля и разум», по словам Боэция, принимают решение о зданиях. К тому же нельзя исключить и возможность того, что эта нумизматическая иконография возникла на почве специфических образов божеств и правителей, существовавших в греко-римском мире.

Одно из свидетельств существования таких образов хорошо известно хотя бы из Витрувия. Мы имеем в виду следующее. От нескольких античных авторов до нас дошла легенда об архитекторе, который замышлял превратить гору Афон в гигантское изваяние Александра Македонского, а в руке этого изваяния построить укрепленный город (в другом варианте, в каждой руке – по городу). Александр, согласно большинству авторов, оценил предложение архитектора, хотя и отказался от его осуществления. Заметим, что все античные авторы, порицавшие архитектора за дерзость и тщеславие, не выражали ни малейшего изумления по поводу противоестественности самого образа антропоморфного архитектурофора – ни эллин Плутарх, ни римляне Страбон и Витрувий, ни сириец по происхождению Лукиан. Даже при том, что у Витрувия, наряду с другими авторами изложившего эту легенду, сказано, что архитектор «изобразил» (designavi) свой замысел во всех деталях, и оговорено, что он изобразил «большой укрепленный город» в руке колосса.

Можно предположить, что всем названным авторам был не только знаком, но и вполне приемлем этот образ. И действительно, иконографический мотив, известный и вполне понятный Витрувию, – человеческая фигура со зданием в руках – представлен в античном искусстве еще несколькими примерами. По крайней мере, в письменных источниках есть сведения о том, что в храме Иераполя Сирийского стояла статуя какой-то богини (или Семирамиды), в правой руке держащая храм, и возможно, еще одна подобного же вида статуя находилась в храме Эфеса.

Именно такого рода статуи имел в виду специалист в области нумизматики Б. Пик в названии своего исследования «Храмонесущие божества и изображение неокории на монетах». Взяться за эту тему его побудил авторитетный археолог-антиковед О. Бенндорф, предложивший внести ясность в вопрос, действительно ли монеты, введенные в науку Ю. фон Шлоссером, содержат изображение «строительных», как он выражался, т. е. проектных моделей. И Пик досконально изучил весь круг нумизматических источников, а затем опубликовал новые сведения, существенно расширившие знания о них и добавившие долю скепсиса в отношении их.

Пик установил, что чеканка монет с сюжетом неокории, как и сам титул «неокор», были ограничены городами Малой Азии и городом Филиппы во Фракии. Важной была приведенная им информация о том, что получение этого титула и чеканка монет с его изобразительным аналогом прекращаются приблизительно в середине III в. со смертью императора Галлиена. Пик не стремился проследить какую-либо связь между мотивами античного «блюстителя» и средневекового «попечителя» храма. Но он посчитал нужным обсудить вопрос о том, как на самом деле следует понимать предмет в руках персонажей на рассмотренных им монетах – как проектную модель храма или как пиктограмму настоящего храма (Abbild der wirklichen Tempel)? Мнение исследователя сводилось к тому, что на монетах с сюжетом неокории изображено само здание, но из-за особенностей техники чеканки и недостатка места на монетном поле его формы переданы схематично и в непропорционально сокращенном виде. «Как модели в строгом смысле, т. е. как строительное вспомогательное средство, – писал он, – изображения храмика на монетах могут быть объяснены только в редких случаях, и необходимость в этом толковании во всех случаях отсутствует. Но воспроизведением храма они являются всегда. И поскольку теперь другим путем было достоверно установлено, что переносные храмики подобного рода действительно существовали в древности, постольку вполне вероятно, что часть этих изображений на монетах передает не только голые символические представления, но и существовавшие в действительности статуи храмонесущих божеств» [67].