Илья Чернецов - Вакуум. История открытия себя

…

Это происходит целую вечность. Время не существует. Есть только этот момент, насыщенная боль, полное отсутствие возможности что-то изменить, власти над телом, безграничная власть над твоим телом чужих существ и твои ощущения в качестве зрителя, который в то же время главное действующее лицо.

…

Постепенно я вспомнил всё, что происходило со мной за эти четыре бесконечных дня комы. Полную картину всего настоящего ада. Это было самое страшное, что мне удалось пережить в жизни. Нечто настолько страшное, что теперь я даже не представляю существуют ли какие-то границы реальности.

***

Мое тело. Мое некогда прекрасное тело. Что с ним стало?

Оно обмотано бинтами, бинты пропитаны кровью, из меня торчат трубки.

Когда я последний раз видел себя в зеркале это было почти два метра здорово белого парня, без признаков жира. Хоть по телевизору показывай. И в армии отслужил, ничего не случилось.

А что там сейчас под бинтами? Может инвалидность, ведь свободно может. Или всё обожженое, раскуроченное.

А что теперь будет? Как я буду теперь жить? Это же теперь навсегда. А если там всё вообще плохо? Как быть? Что делать? Я серьезно. Как дальше жить со всем этим? Это же моё единственное тело. У меня нет другого. Это мой единственный ресурс. То, через что я живу. Как так? За что? Почему, блять, со мной произошла какая-то неведомая хуйня, после которой я весь в бинтах и может вообще инвалид?

Я плачу. Прямо навзрыд. Ведь у меня нет ничего другого. А с этим я уже ничего не поделаю. Это горько! Этот факт, который я должен просто принять. На тебе! Получи, распишись. Это моё тело, пидарасы! Моё единственное тело!

Мне 22 и ничего уже не вернуть обратно. Я покалечен! И этого уже не изменишь, понимаете? Это просто есть. И это – кусок мяса, завернутый в бинты.

Вот она, необратимость. Невозможность вернуть что-то, что очень хочется вернуть.

Всё, не вернешь.

Что бы там ни было под бинтами другого нет.

Как только я представил что там может быть под бинтами мгновенно сунул руку между ног и выдохнул:

На месте! Целый! Мой мальчик! Спасибо, Господи!

Ну, кое с чем порядок. Это ок. Руки на месте, ноги. Голова!

Вообще-то если посмотреть критично, то только корпус. И то до пояса. Конечности просто худые, это отъестся. Слабость? Опять таки еда. А если я теперь не могу нормально есть? Если теперь всю жизнь сосать через трубку?

Как хочется сигарету!

Легкие. Надеюсь я смогу курить. Дышать сложно, булькает. Фу, бля, как больно кашлять. Как-будто легкими кашляю! С сигами точно придется повременить. Их просто никто не даст, а сам я в таком состоянии никуда не смогу сходить за ними. Дерьмо.

Заглянуть бы под бинты, но даже чуть потрогать больно. Пиздец там наверное.

Даже если всё более-менее по-любому из жизни выпал. На месяц, не меньше.

Твою же мать, а. Твою же мать!

***

После саможалений проснулся организм. Это принесло облегчение, т.к. отодвинуло остальные мысли на задний план. Я безумно захотел есть. Лежа в морге, окруженный трупами я захотел есть.

– Эй!

Тишина. Никого нет. Возможно меня никто не слышит. Возможно сегодня выходной и дежурная сестра смотрит сериал, в котором брат сестры мужа тёти находит на своей заднице родинку в виде тюленя, едущего на гусе в Данию, что доказывает какие-то потрясающие вещи.

– Эээээээээй!!!!!

Я крикнул и решил не дожидаться чуда, а самостоятельно встать, покинуть это мрачное помещение и дальше по обстоятельствам. Пока я вставал с кровати-каталки послышались шаги. Отлично. Потому что я совершенно не знаю как отключить от себя все эти провода. Я конечно видел в кино, как персонажи просто отрывают их от себя, но черт возьми, эти провода воткнуты в мое тело иглами. Здоровыми, сука, толстыми иглами.

Заходит сестричка. Не моя сестричка, медицинская сестричка. Хотя у меня вообще-то есть сестра. Но сейчас не о ней. Маленькая, хрупенькая медсестричка в коротеньком белоснежном халатике, отлично обтягивающем маленькую круглую задницу и небольшие же титюшки. Вдуть захотелось мгновенно. Обычно самки в больничных халатах меня не возбуждают, потому что ассоциируются с лечением, а значит с болезнями. Но у этой как-то все ладно сложено, аккуратно. Или давно не трахался?

– Что вы делаете? Немедленно ложитесь. Вам нельзя вставать.

Похоже я не в её вкусе. Или холодно?

– Я очень голоден.– Говорю, стараясь держаться непринужденно и бодро, как будто полон сил. Потому что хуй его знает, может получится вдуть. А какая девушка захочет чтобы ей вдувал полутруп?

– Ложитесь, все будет.– Говорит она, протягивает руку к моему паху и … Вытаскивает из члена длиннющую трубку толщиной в мизинец! Твою же мать! Какое хрена в моем члене торчала эта срань? И почему она такая здоровая? И почему она вросла? Блять, как же неприятно!

Я несколько вскрикнул, желание вдувать пропало, а сестричка повезла меня прочь из этого сраного, трупного места.

***

Меня везут по длинному коридору, перед глазами плывут длинные белые лампы, периодически коридор заканчивается поворотом и начинается новый коридор. Мимо меня проходят люди в белых халатах, я слышу обрывки разговоров между врачами, между пациентами, фразы, произносимые пациентами врачам. Например о том, что горячее молоко лучше на обед, а кефир на завтрак.

Невозмутимый санитар, сменивший медсестричку в коротком халатике сразу на выходе из морга, катит меня все дальше и дальше в неизвестном мне направлении. А тем временем в моей памяти всплывают новые сцены из моей прежней жизни:

…

Драка. Между мной и какими-то парнями. Их много. Крики. В мое прекрасное лицо летит острое, блестящее лезвие ножа. Вот-вот оно воткнется мне в переносицу. Время замедляется, я смотрю на это лезвие и каким-то машинальным чудом перехватываю бьющую руку.

…

Короткий, яркий, запомненный в деталях эпизод с лезвием. Он отпечатался в памяти как оттиск фамильной печати на мягком сургуче.

…

Удар под колени сзади, словно кто-то всем телом прыгнул на ноги. Я падаю на спину.

Я на спине, в меня летят удары. Ногами и руками, как из пулемета. Не успевает долететь один, уже летит другой. Боли нет. Только злость, адреналин и ненависть. И дикое желание сохранить нос. Я закрываю его руками, тело остается беззащитным

…

Мой нос, который очень мне нравится, который пережил массу неприятных приключений и сохранил правильную форму. Руками хирургов, конечно. Когда мне ставили его на место в последний раз я попросил врачей сделать его неломаемым. Люблю свой нос и ненавижу каждого пидараса, который пытается ему навредить. Поэтому нос – единственное, что я закрываю.

…

Острый, злой, наглый нож входит в грудь слева. За доли секунды медленно и уверенно он проникает в мое тело, прокалывая сердце сантиметр за сантиметром. Как в теплое масло, как само собой разумеющееся. Как нечто простое и обыденное. Как будто так и должно быть. Тут-то все и остановилось. Чем глубже проникает нож тем меньше остается надежды на жизнь. Он выдавливает её. Всё теряет смысл. Тело залито горячим, свет меркнет.