Татьяна Купер - РУССКАЯ ЖЕНА

Но наступил день, когда я поняла, что больше не справляюсь с болезнью, и поэтому обратилась в психоневрологический диспансер. Я провела там месяц, где меня посадили на транквилизаторы, и поставили диагноз “невроз». Теперь я могла переваривать пищу только с помощью таблеток. Пищевые аллергии не давали покоя, но врачи не могли поставить правильный диагноз и направляли меня в инфекционные отделения, где меня опять травили лекарствами. Каждый раз после принятия еды я чувствовала себя совершенно больной и тут же шла в туалет, чтобы избавиться от содержимого желудка. Я уже больше походила на скелет, чем на женщину, и жила с ощущением полного бессилия перед болезнью и перед жизнью.

Семена этого бессилия были посеяны ещё в детстве – теперь эти семена буйно прорастали, и этот бурьян уверенно правил балом моей жизни. После смерти мамы и бабушки пришла пора пожинать урожай. Депрессия поджидала меня на каждом изгибе и повороте судьбы,как бы я настойчиво её не отгоняла. Каждый раз, когда случалось что-то неприятное, она подло нашептывала мне: «Что? Не справляешься? И где же твои силы?» Когда я вернулась с похорон бабушки, она встретила меня в моём собственном доме уже как полновластная хозяйка. Она сидела в моём кресле и довольно ухмылялась: «Я ведь говорила, что ты не справишься!». Она ложилась со мной в холодную постель, не давая мне заснуть по ночам и навевая на меня горькую тоску и безнадёжность. Она будила меня по утрам, и заставляла одевать её как рубаху – тогда она могла следовать за мной повсюду, никогда не оставляя и не давая перерыва от боли.

Облегчение не наступало – со смертью бабушки ничего не ушло. Было слишком поздно – всё мое существо уже было отравлено до самых кончиков волос. Но теперь квартира давила на меня своей оглушающей пустотой – я была один на один со своим гневом, ненавистью и возмущением, а самое главное – мне больше не на кого было их обрушить, некого было обвинять, и не на кого было кричать. Жизнь пыталась мне что-то сказать: «Теперь, когда все ушли, и ты осталась наедине с собой, кто теперь отвечает за твою боль и страдания?» Но я отворачивалась и ничего не хотела слышать – я всё еще ждала спасителя.

Прошёл год – исполнилась первая годовщина смерти бабушки. Я едва справлялась со своими обязанностями – работа, учёба и воспитание ребенка, постоянно посещала врачей и психоневрологический диспансер, и круглосуточно была одурманена действием транквилизаторов.Я продолжала пичкать себя лекарствами в тщетной надежде, что это убьёт все мои чувства и задурманит и без того сбитое с толку сознание. Благодаря таблеткам мне постоянно хотелось спать, что еще больше помогало избегать душевной боли, но боль всё равно не уходила – она была всё там же, в самом центре моей израненной души.

Я чувствовала себя совершенно изможденной – физически и морально, каждый день меня одолевали приступы холодящего душу страха, и я шарахалась даже от своей собственной тени. Как будто кто-то высосал из меня всю энергию, и теперь от живого, трепетного и жизнерадостного «Я» осталась одна пустая оболочка. Жалость к себе стала основным и почти единственным чувством – огромная, необъятная, доминирующая жалость, которой я дышала и питалась. Когда этого было недостаточно, я шла к людям и вызывала в них еще больше жалости к себе, пока не захлебывалась в ней окончательно.

Депрессия стала моей почти единственной постоянной подругой – я больше не могла читать и даже смотреть свои любимые телевизионные программы – сосредоточиться на чём-то было просто невозможно. Память подло отказывала мне в любой радости. Что именно я любила в прошлом? Чем я в последний раз наслаждалась? Таких вопросов не возникало – вместо этого я просто часами лежала лицом к стене и внимательно рассматривала узоры на облезших обоях. Эти узоры притягивали к себе, как магнит, и это было единственным посильным для меня занятием. Так я окончательно отвернулась от жизни, от себя и от проблем. Что-то во мне захлопнулось – захлопнулось на долгие годы…

На бабушкину годовщину приехал папа – она приехал один, без жены. Мы почти не разговаривали, потому что после работы я сразу же ложилась в постель – у меня хватало сил только на то, чтобы спрятаться под одеяло. Он поинтересовался один раз: «Что это ты всё время спишь?» Я только отмахнулась: «Да так. Плохо себя чувствую». Он не настаивал и больше не спрашивал.

Мне не хотелось его ни о чем просить, но просить было больше некого. Он был всё-таки моим отцом, и довольно преуспевающим, поэтому я набралась храбрости и обратилась к нему за помощью. Я объяснила, что мне очень тяжело одновременно работать, учиться и воспитывать маленького ребенка, поэтому я спросила, сможет ли он поддержать меня материально, только временно, чтобы я могла оставить работу и закончить институт. Он согласился и пообещал ежемесячновысылать 50 рублей. Я поблагодарила его за помощь, и после того как мы посетили могилу бабушки, он вернулся в Москву.

Мое состояние ухудшалось с каждым днем, и мне пришлось всё-таки уволиться с работы. Я решила, что теперь, когда у меня будет материальная поддержка со стороны папы, я посвящу себя воспитанию ребенка и окончанию института, который к тому времени превратился из мечты в простую обязанность, или даже обузу.

Но через пару недель я получила от папы письмо, в котором он сообщал, что будет высылать деньги только в том случае, если я выполню определенные условия. Список условий состоял из нескольких пунктов – я должна была отчитываться за каждый экзамен и зачёт, и даже высылать ему копии результатов. Он забыл добавить: «Мы тут посоветовались с Юлей», потому что только холодный и расчётливый рассудок его жены мог подсказать ему такое решение. По прочтении письма по моей спине пробежал легкий знакомый холодок. Меня не просто ненавидели и презирали как ничтожнейшего представителя человечества – теперь во мне увидели зачатки будущего афериста. Очевидно, предполагалось, что я буду выманивать деньги обманом, без всякого намерения учиться, и поэтому они решили проконтролировать эту небольшую и довольно ненадежную инвестицию.

Предложение не походило на щедрый подарок – оно попахивало страхом, что деньги будут потрачены совершенно напрасно. Я ответила, что мне не нужна их помощь, и что я справлюсь как-нибудь сама. Они не настаивали, и на этом всякая коммуникация прекратилась – ни открытки с Рождеством или Днем рождения, ни единого письма. Но я как будто к этому привыкла. С чем меня можно поздравлять, если я была сплошным разочарованием, «Нулем» и «Ничтожеством»?

Но этому «ничтожеству» нужно было как-то выжить, и вскоре мне представилась возможность работать на себя. Мои соседки шили детскую одежду и продавали её под детскими магазинами. В начале 80-х годов советская лёгкая промышленность не производила ничего приличного для детей, и детская продукция пользовалась огромным спросом. Одна из соседок, Люба, научила меня шить, и мы вместе с другими «коллегами» по бизнесу выходили в Детский Мир в Пассаже и продавали там свою продукцию.