Анатолий Курчаткин - Через Москву проездом

В следующую субботу позвоню Генке, договоримся и в воскресенье в Третьяковскую галерею пойдем, думал он. Ато уж две недели здесь, а ни разу еще не бывал.

* * *

Ночью с хозяйкой случился сердечный приступ.

Майя проснулась от ее стонов, и, когда выскочила из своей комнатки, включив в ней свет, хозяйка с подогнутыми ногами лежала поперек кровати, тискала на груди лоскутное одеяло, рот у нее открывался и закрывался, глаза были вытаращены и будто остановившиеся.

– Что вы, что с вами, Клавдия Никитична? – бросилась к ней Майя.

– О-ой, разбудила… – простонала хозяйка.

Майя обхватила ее за голые плечи – старуха была тяжелая, как колода, – и, вся напрягшись, положила ее головой на подушку.

– Сердце у вас? – спросила она.

– Ой… да поди, – выговорила хозяйка. – Второй раз так-от… вот де, – слабо показала она рукой на грудь.

Майя метнулась к себе в комнату, схватила свою подушку и подложила под хозяйкину, чтобы старухе было повыше.

– Есть у вас что-нибудь от сердца?

– Ой, да како там… – закрывая глаза, помотала головой по подушке хозяйка. – Второй раз так-от…

Майя беспомощно стояла над ней и не знала, что же ей делать.

– Я сейчас за врачом сбегаю, – сказала она, снова бросилась в свою комнату, стала одеваться, но хозяйка остановила ее.

– Да куды, – простонала она. – Снег со дня валит… я не спала, выходила…

– Неужели такой? – Майя, в чем была, пробежала через всю избу, выскочила в сени, обжегшие тело морозом, рванула на себя дверь – пуржа, хлынул в лицо ветер, сугроб лежал на крыльце вровень с бедрами, светящийся в темноте нежнейшей белизной.

– С ума сошла, девка… заболеешь, – пролепетала ей с кровати хозяйка.

Трясущаяся от страха и холода сеней, Майя вдруг вспомнила откуда-то знаемое: поставить на сердце горчичники.

– Сейчас, Клавдия Никитична, сейчас, – чуть не плача, приговаривала она, зачерпывая в миску из котелка на печи воду. Вода была теплая, почти горячая.

– Ой, Майюшка, думала, помру, – сказала ей минут через двадцать, переводя дыхание, хозяйка. – Думала, отходили ноженьки…

Но утром, когда попыталась встать к корове, сердце у нее снова схватило.

– Может, подою? – предложила Майя.

– Не-е… ты че. Рука у тебя не та… ниче не выдоишь. Полежу, полегчает.

Но только она пробовала встать, сердце у нее хватало.

К свету пурга улеглась, и Майя, в валенках и хозяйкином ватнике, вышла расчищать тропинку. Корова уже беспокоилась, тяжело ворочалась в тесной темноте хлева за тонкой перегородкой сеней, взмыкивала с недоуменной болью, и Майе от ее мычания становилось страшно.

Когда она дочистилась до улицы, было совсем светло. В соседнем дворе тоже разгребались, Майя покричала им, и через час соседка пришла, подоила Краснуху, посидела подле Клавдии Никитичны.

– Сейчас дорогу-т расчищут, на ферму пойду – дак зайду к доктору-то, – предложила она.

Майя обрадовалась.

– Спасибо большое. А то я прямо не знала, как мне уходить, одну ее оставлять.

– Ну дак вот, скажу ему.

По улице уже ездил трактор, расчищал дорогу.

Врач захлопал на крыльце валенками часа через полтора.

– Что такое, сердце? – спросил он, раздеваясь и с тою же своей постоянной усмешкой в упор рассматривая Майю. Со времени вечеринки они больше не стояли так близко друг к другу, раза два, подгадывая к концу уроков, он заходил в школу, поднимался в учительскую, но оба раза Майя замечала его и, прячась в туалете, дожидалась, следя за входом, когда он уйдет. – Жаль, что не у вас, Майенька, я бы с удо-вольствием вас полечил.

– Я ставила ей ночью горчичники, больше ничего у меня не было, – сказала Майя.

Врач выслушал хозяйку, смерил давление, сделал укол.

– Надо бы к нам в амбулаторию, – сказал он, закрывая свой обшарпанный фанерный чемоданчик, – но куда ж по сегодняшней дороге… Вечером подошлю сестру. Майенька, вы меня не проводите? – усмехнулся он.

У вешалки он взял ее за руки и притянул к себе.

– Чего ж это вас нигде не видно, а? Ни в кино, ни на танцы, скучно ведь…

– И там скучно, – силясь высвободиться, сказала Майя.

На танцы раз-другой ей было бы интересно сходить, да и просто тянуло из одиночества и тишины на многолюдье, на шум человеческих голосов, и раз она уже даже пошла на танцы, дошла до клуба – и повернула обратно. Парни поодаль от колонн входа, в темени под занавешенными изнутри окнами, тискали девок и громко, с прихохатыванием говорили им всякие односмысленные двусмысленности, девки довольно взвизгивали и, отбиваясь, отвечали парням такими же скабрезностями – все это было непривычно, чуждо и дико ей, она испугалась, что просто не будет знать, как вести себя, если вдруг и к ней начнут приставать с таким же,не сможет постоять за себя и защитить себя от унижения, а фильмы, сколько ни глядела, проходя мимо клуба, афишу, все были какой-то десятилетней давности, все их она видела когда-то, а если вдруг и возникало желание посмотреть какой по второму разу, желание это было слабее все того же животного, откуда-то, и в самом деле будто из живота идущего, страха не суметь в случае чего защитить себя.

– Так можно видеться и в другом месте, – не отпуская ее рук, сказал врач.

Редкие желтые волосики в его усах, когда он говорил, шевелились, казалось, каждый по отдельности. Майя засмеялась.

– Назначаю вам свидание у постели Клавдии Никитичны. Устраивает?

Он ушел, Майя накормила хозяйку, поела сама и только тут вспомнила, что забыла попросить бюллетень по уходу. Не пошла она в школу и на другой день, а к вечеру Клавдии Никитичне стало лучше, она встала, отказалась от укола пришедшей сестры и снова пошла топтаться по хозяйству.

После уроков Майю вызвала директор.

– Присаживайтесь, Майя Константиновна, – показала директорша на стул возле стола. Она была все в том же мужеподобном полосатом костюме и той же синей блузке с отложным воротом. – В чем дело, почему вы прогуляли два дня? Я понимаю, вы могли бы позавчера опоздать, все опоздали, но вы вообще не пришли, и вчера тоже.

– Я уже говорила завучу, я ухаживала за больной хозяйкой, – сказала Майя.

– Майя Константиновна, вы меня извините, но вы ведете себя, – сложила перед собой руки на столе директорша, – не как учительница, а как студентка. У вас должен быть бюллетень, у вас его нет – вы прогуляли. Вы виноваты, и вы должны…

– Не я, не я, а деревня ваша виновата – вот что! – Майя вдруг зарыдала. – Был бы это город… Москва, я бы позвонила, напомнила, что забыла… мне бы выписали. А тут…

Что-то накопилось у нее в груди, что – она не понимала сама, она даже и не подозревала ни о чем до этой вот буквально минуты, все произошло с ней словно бы помимо ее воли.

– Так потом, что ли, надо было сходить… – по инерции еще ругнулась директорша.