Анатолий Курчаткин - Через Москву проездом

Однако заниматься все-таки было нужно, и Наташа, пересиливая себя, часа два в день сидела над наводившими на нее тоску учебниками, шептала, слепо уставясь в стенку, заучивая наизусть, формулы, формулировки, писала шпаргалки, решала какие-то задачи и уравнения. Местный медицинский институт проводил день открытых дверей. Наташа позвала с собой Рушакова, и полтора часа в полутемном, с зашторенными окнами конференц-зале им рассказывали, какие кафeдpы есть в институте, какие предметы преподают и какие знаменитые ныне люди вышли из этих стен. После этого им показали снятый киностудией института фильм о том, как студенты института весело и с задором работают в стройотряде, а напоследок повели на экскурсию в анатомический музей, где в квадратных и круглых сосудах, похожих на аквариумы и широкогорлые пятилитровые банки из-под маринованных помидоров, плавали в спирту человеческие почки, селезенки, головы, половые органы, Наташе стало плохо, затошнило и, обеими руками вцепившись в рукав пиджака Рушакова, чтобы не упасть от головокружения, она выбралась в коридор и встала там у окна, под открытой фрамугой.

– Тонкая у тебя натура, – с язвительной насмешливостью сказал Рушаков, подтягиваясь на руках и садясь на подоконник. – Как же ты в медицинский-то собираешься поступать?

– По конкурсу, как, – сказала Наташа с поднятым вверх, к фрамуге, лицом.

– Ха, – засмеялся Рушаков, болтая ногами. – Точно. Поведут в морг и устроят конкурс: кто быстрей в обморок хлопнется.

Последнее время он словно бы отдалился от нее, уже не ждал ее после уроков, чтобы проводить до дома, и не звонил, как прежде, каждый вечер по телефону, и сегодня, когда позвала с собой, пришлось его уговаривать.

Но все эти перемены в Рушакове нисколько Наташу не трогали. Она была теперь совершенно равнодушна к нему и если попросила сопровождать в институт именно его, то по одной лишь привычке.

Весь почти февраль родители Савина провели где-то в санатории по путевкам, и весь этот месяц Наташа встречалась с Савиным у него дома. Ей хотелось, как в первые дни их знакомства, ходить с ним в кино и театры, раза два она даже купила билеты, но Савин отказывался идти, она пробовала настаивать, и он смеялся, обнимая ее:

– Погоди, находимся еще. Грех идти куда-то – скоро такой возможности, встретиться так вдвоем, не будет.

Однако вот уже скоро две недели, как родители его снова были дома, а Наташа никуда не могла его вытащить.

– Наташенька, ну что ты! – говорил его голос в трубке, когда она, прибежав из школы, тут же набирала знакомый наизусть номер и просила Савина к телефону. – Да кто же так, без разбора в кино ходит. Лишь бы сходить, что ли? Ну, знаешь ли, нет, я так не могу. На фильм на какой-то, на определенный – другое дело. А так что же, время только попусту тратить.

– Побыть со мной – это попусту? – Наташу обижали его слова, но у нее не выходило ответить ему так, как выходило Рушакову, получалось жалобно и страдающе.

– Да ведь тебе к экзаменам готовиться надо, – отвечал Савин, и Наташе казалось, что он вздыхает. – Когда ты готовиться будешь?

– Это уж моя забота, я знаю когда, – говорила Наташа. – Слушай, ну почему ты такой противный, почему ты не хочешь меня видеть?

И опять ей казалось, что Савин вздыхает.

– Как же я не хочу тебя видеть, хочу, – отвечал он. – Давай-ка в субботу съездим на дачу.

Они ехали в субботу на дачу, топили там печь, чистили и жарили картошку, выходили даже ненадолго на лыжах, и Савин был нежен, ласков, заботлив с нею, и ей казалось, что у нее разорвется сердце от любви к нему.

– Господи, какой ты милый, какой милый! – говорила она, с закрытыми глазами обнимая его.

А на неделе повторялось все то же, и тогда мало-помалу она привыкла к этому, и уже не звала его никуда, и могла, как не могла еще недавно, прожить и день, и два, и три, не слыша его голоса, и ждала лишь субботы или воскресенья, чтобы взять лыжи, встретиться с ним на вокзале и ехать потом в пригородном поезде сорок минут до кособокого скворечника как бы уже родной станции, одиноко стоящей среди белого поля, за которым по пологому склону разъехались, какой куда, бревенчатые дома дачного поселка…

В середине апреля Наташа заметила за собой неладное. Она подождала, в нетерпении, страхе и ужасе, день, другой, третий, но того, что должно было случиться у нее по срокам, не было.

Она не могла бы себе объяснить, почему она не позвонила Савину, а поехала к Ирише. И поехала без предварительного сговора с ней, наобум, не зная, застанет ли ее дома.

Был уже поздний вечер, начало десятого, темно, редки уже были прохожие на улице, редки машины, тихо, и в этой тишине нежно и звонко журчали иссякающие уже ручьи.

– Натанька? – изумилась Ириша, открыв дверь.

Она открыла не сразу, минуты через три после первого Наташиного звонка, и была в халате, с распущенными, как обычно делала это уже на ночь, волосами и голыми ногами. – Проходи, – после молчания, оглянувшись почему-то на комнату, сказала она затем.

– Я не вовремя? – спросила Наташа.

– Ну-у, – конфузливо посмеиваясь, протянула Ириша, – в общем-то… А что-нибудь случилось?

– Да, – сказала Наташа. – Мне поговорить с тобой надо. – Она едва не заплакала, губы у нее задрожали, но она удержалась. – Я папе с мамой сказала, что переночую у тебя.

– Ясно. Заходи. Раздевайся. – Ириша захлопнула входную дверь и пошла в комнату. Из комнаты до Наташи донесся ее торопливый невнятный шепот, затем мужской, затем снова Иришин, и сестра вышла из комнаты, притворив в нее дверь. – Проходи пока на кухню, – сказала она Наташе.

Наташа прошла на кухню, села на табуретку, увидела на столе сигареты со спичками, взяла и закурила.

Ириша снова исчезла в комнате, Наташа услышала, как щелкнул там выключатель, и спустя некоторое время дверь комнаты открылась, и вслед за Иришей, оглаживая бороду, вышел, несколько смущенно улыбаясь, Парамонов.

– Привет, Натанька, – сказал он. – Пристроилась уже у моих сигарет?

Наташа смотрела на него и ошеломленно молчала.

– Я вам оставляю пачку, а себе возьму штучки две. Нет, три. – Парамонов подошел к столу, вытащил из пачки три сигареты, сунул их в нагрудный карман замшевой куртки и помахал Наташе рукой: – Пока, Натанька.

– Пока, – сумела сказать Наташа.

Парамонов оделся и ушел, Ириша выключила в прихожей свет, пришла на кухню, села за стол напротив Наташи, забросила ногу на ногу, тоже закурила и сказала со смешком:

– Не его ожидала увидеть? Всякому овощу свое время, Натанька. Огурцы хороши, но и помидоров ведь хочется. – И, скосив глаза на кончик плохо разгорающейся сигареты, спросила серьезно: – Что у тебя?

Наташа сглотнула набежавшую в рот тягучую обильную слюну и откашлялась.