Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях

– Не покидайте нас, голубчик! Выздоравливайте скорее и возвращайтесь. Если кого из этих дураков гнать надо, то не стесняйтесь, говорите! Все, что желаете, для удобства работы сделаю. Ну, и напугали Вы нас, дорогой Вы наш! – причитал над ним Свиридов.

– Не кого-нибудь, а всех, Никанор Несторович. И вообще, если хотите, чтобы я сохранил здоровье и приступил вновь к работам, у меня к Вам будет несколько условий.

– Все, что в моих силах, голубчик!

– Я последние несколько лет работал с одним и тем же подрядчиком. Прошу выписать его вместе с артелью, мы друг друга понимаем, а за качество я ручаюсь.

– Считайте, уже сделано! – Свиридов, с перепугу, был на удивление уступчив.

– Не торопите меня с решением по второму строительству. Мы подписывали иной договор, по нему я все выполню, но на будущее никаких решений я еще не принял. Прошу отнестись с пониманием. Я также пойму, если Вы начнете искать другого зодчего, без обид.

– Побойтесь Бога, голубчик! Ни о ком другом я и думать не желаю. Но время терпит, это я все вперед забежать норовлю. Подождем.

– Все материалы для строительства с этого дня отбираю и заказываю я сам. Согласны?

– Согласен, друг мой. Все в Вашу власть передаю.

– И, будьте любезны, переселите Вы меня из этих хором! Я даже не во все комнаты тут заходил. Все равно выполняю обязанности как распорядитель работ, вся моя жизнь у Вас на виду проходит, никаких приемов и личной жизни я не веду. Приезжаю сюда только ночевать, а добираться через полгорода. Зачем такие траты? Снимите мне лучше квартирку поближе к строительству. Мне и нужно-то – пару комнат да стол для работы.

– Да Вы с ума сошли, голубчик! Невозможно. Никак невозможно! Вы что ж, хотите, чтобы весь Петербург говорил, что я на своем архитекторе экономлю? Что он ютится у меня в каморке, как какой-то студентишка? Не-еееет! Это лучшая гостиница города. Есть все-таки некий статус! Никак нельзя, апартаменты эти остаются за Вами.

«Ну, и черт с тобой!» – подумал Лева и сделал это после выздоровления сам из вполне приличного довольствия, никак свой новый адрес не афишируя. Если за ним присылали, то из гостиницы, по его просьбе, тут же отправляли посыльного, а так как новое жилище было в пешей доступности от особняка Свиридова и стройки, то незначительные опоздания архитектора были малозаметны и никто внимания на них не обращал.

Получив некоторую свободу, и имея теперь возможность уединения, Лева приводил постепенно расшатанные нервы в порядок. Прибыл его верный соратник, с которым они вместе прошли уже несколько недавних строительств, привез знакомых рабочих. Они встретились как уже родные люди, теперь Лева мог не перепроверять каждый шаг, а полностью доверяя им, рассчитывать на тот именно результат, которого он ожидал. Дело пошло легче и быстрее. Освободившееся время Борцов использовал для пеших прогулок по городу и для восстановления связей в архитектурном сообществе, коих у него прежде было немало. Он объезжал или обходил большие и малые стройки, идущие в городе, смотрел завезенные на них материалы. Там, где они приобретались с запасом, он выкупал остатки, которых вполне доставало для таких небольших объемов, как жилой особняк. Там, где поставки ожидались в ближайшее время, он приписывал к общему количеству свои нужды, чем экономил Свиридову немало времени и денег, потому что такие малые партии материалов, заказанные в розницу, обошлись бы тому на порядок дороже.

Не обошел он своим вниманием и ту реконструкцию, которая нынче уже подходила к своему завершению, и коей руководил архитектор Петухов. Не желая личной встречи с ним, Лев Александрович обходил за оградой флигель, в котором заканчивались работы, сворачивал за угол и подолгу рассматривал уже завершенные фасады, изучая детали, угадывая мысль художника и всячески восхищаясь увиденным. Была ли в этом зависть? Да, пожалуй, что и была. Хорошая, жадная зависть к стоящему делу. Петухову государь доверил переделку одного из дворцовых ансамблей под музейные площади. Чего-то подобного хотелось теперь и Борцову. Музей, собор, торговые ряды – любое здание общественной значимости подошло бы для воплощения его мечтаний. Пройдут годы, сменятся поколения, а имя и творение создателя переживет его самого, все еще принося пользу народу родного государства. Это ли не великая цель? «Зависть» Льва Александровича была светлой, если таковая возможна. Черная, дурная зависть выражает себя через злобу: «Хочу, чтобы у него такого не было! А было только у меня!», – гложет она обладателя. А то, что возникало в душе Борцова, звучало иначе: «Великолепное дело! Хочу подобного».

Он поймал себя на том, что ему хочется возвращаться сюда снова и снова. Он не отказывал себе в этом, и уже готов был встретиться с автором проекта лично, потому что влюбился в его детище и слова восхищения рвались с его губ, а отдавать должное Лев Александрович умел. Однажды, переходя проезжую часть, он боковым зрением заметил женскую фигуру, которая показалась ему чем-то неуловимо знакомой. Но, обернувшись с противоположного тротуара, он никого знакомых не увидел и решил, что ему показалось. В следующее его посещение строящегося музея, приключение повторилось, но уже без двусмысленностей. Мелькнувшая фигура вновь показалась Леве знакомой по походке и жестам, и снова он не разглядел, кто именно это мог быть. Постояв в этот раз на своем наблюдательном пункте совсем немного времени, он поспешил обратно, потому что пошел мокрый снег пополам с дождем. Резко завернув за угол ограды, он лицом к лицу столкнулся с Соней, приникшей к прутьям решетки.

– София Андреевна? Вы тут! Одна! Вы следите за мной, что ли? – почему-то раздраженно вырвалось у Борцова первое, пришедшее в голову.

Соня покраснела так густо, что Лев Александрович испугался за нее. Она отлепилась от решетки, как будто ее застали за чем-то абсолютно неприличным, и закрыла лицо ладонями.

– Ну, будет, будет, – дал отступного Лева, а Соня задохнулась, покачнулась на каблуках, и ему пришлось подхватить ее за локоть. – София Андреевна! Милая. Да не слушайте меня, я черт знает что, от неожиданности ляпнул. Вы тут с кем? Вы ждете кого-то?

Оказалось еще хуже. Соня молчала, а из уголков глаз ее уже катились две крупные слезины. Этого еще не хватало!

– Соня, ну, скажите хоть что-нибудь. И давайте пойдем куда-нибудь отсюда, а то нас припорошило уже?

– Только не говорите Оле! – наконец выдавила из себя испуганная Соня. – И дяде не говорите. Никому!

Вот тебе раз! Ну, дяде-то как раз понятно. Но Ольге?

– Как Вы здесь оказались? Вы что, совсем одна тут? – спросил Лева, и она кивнула. Он принял решение: – Ну, раз уж я раскрыл Ваше инкогнито, то позвольте мне проводить Вас домой? У меня тут рядом коляска.