Антонов Акимович - Крик

Альку такой оборот событий прямо так вдохновил. Открытый бунт и никаких последствий. Действительно в НК что-то происходит фундаментальное.

– Это на них повлиял арест Макаровского, – предположила я.

– Я тоже так думаю, – согласилась она. Они видят, что к нам подобрались вплотную. И, наверное, скоро начнут допрашивать. Могут возникнуть разные вопросы, в том числе и по твоим векселям. Надо нам с тобой готовиться.

– А как?

– Если говорить о документах, то это уже поздно. И не от нас зависит. Документы в ЦБК и следствие про них все знает. Надо себя психологически подготовить.

– Ну а как?

– Как готовятся преступнички к тому, чтобы держать ответ и, возможно, к наказанию?

– Я где-то читала, что их тянет на место преступления. У нас место преступления – ЦБК.

– Верно, – смеется Алька. – Но там мы и так каждый день бываем.

– А не пойти ли нам к Генеральной прокуратуре? Мой отец туда чуть ли не каждый день ходит. Я по телеку видела, как там кучкуются противники и защитники нашего хозяина. Отец, конечно, противник, а вот за хозяина – студенты с плакатами и либералы.

– Ну в защиту Володьки Макаровского никто не ходит.

– Вот мы и пойдем. Не с плакатом, так с горючими слезами.

2

Алька оставила свой «опель» в переулке, и мы направились к зданию генеральной прокуратуры. Мы по телеку видели, что протестующий народ там собирается. И точно видим, стоит толпа человек пятьдесят-семьдесят с плакатами разного характера. Причем было видно по плакатам, где стоят те, кто за нашего олигарха, а где те, кто против. За нашего олигарха – народ молодой, наверное, студенты и либералы, а с другой стороны – трудящиеся и пенсионеры. Одни требуют, чтобы освободили безвинно арестованного, другие требуют сурового наказания. Между ними наряды милиции, человек двадцать, не меньше. С одной стороны плакаты, требующие свободу нашему шефу. Там про Басманное правосудие и прочее, прочее. С другой стороны плакаты: «Мошенников и воров – к ответственности», «Плати налоги и сиди спокойно», и прочее. Мы искали хоть один плакатик с требованием освободить Володьку Макаровского. Ни одного плаката. Вдруг Алька толкает меня:

– Смотри. Да ты вон туда, туда смотри.

Я посмотрела, куда она указывала и, бог ты мой! Стоит мой папаня, рядом с ним крепкий мужичок, а папаня держит плакат, на котором вдохновляющий всех трудящихся лозунг: «Вор должен сидеть в тюрьме».

Стоит так гордо, подбоченясь, и что-то кричит в сторону студентов и либералов. Чтобы расслышать, мы подошли ближе. Папаня много чего кричал, но все сводилось к следующему:

– Почем совесть? Сколько нынче стоят тридцать серебренников? Долой олигархию!

И столько в нем ярости, что если бы не менты, которые эти два лагеря сдерживали, папаня точно ринулся бы в бой.

– Вот так папаня, – говорю я Альке.

– Праведный народный гнев. А студентам платят – он прав. Я сама переводила университету деньги с моей фирмы. А ты что не переводила?

– Переводила. И фондам каким-то, и управлениям внутренних дел, и еще каких-то дел, и ассоциациям бывших прокурорских работников, и бывших кэгэбистов, и бывших грушников. Я удивляюсь, что наш олигарх еще сидит. Все-таки его должны отпустить. Ведь всем платил, кого же он обидеть мог? Или кому-то показалось мало, и они решили заработать еще?

Мы с Алькой потолкались еще некоторое время и пошли к ее машине.

– Ну, папаня, ну, папаня, – удивлялась я. Ну я с ним вечером разберусь.

3

У меня с отцом были непростые отношения. И он, и мама, но особенно он, хотели, чтобы я поступила в институт. А я никуда не хотела поступать, ну в институт, конечно. Училась я очень хорошо. И отец надеялся, что я поступлю и был очень недоволен, когда я вместо девятого класса, пошла в этот колледж. Но я насмотрелась разных передач по телеку. Слава Зайцев и прочее. Конкурсы мастеров, модные прически. А у меня был неплохой вкус. Еще в школе все это замечали. И это мне нравилось. Это потом суровая действительность прояснила мне кое-что, но отец этого своеволия мне простить не мог. И когда что-нибудь возникало, какой-нибудь спор, он с чувством говорил:

– Да что с тебя взять, пэтэушница.

Этот колледж в советское время был ПТУ. Я ему пыталась объяснить, что работа мастера по прическам – это искусство. Но он на это говорил:

– Грязные головы и сальные волосы обрезать – вот все твое искусство. Скажи, что лень учиться было, а ведь не совсем дура, хорошо ведь училась.

Ему, конечно, обидно было. Сам он закончил инструментальный институт. Был начальником цеха. Это сейчас у них все развалилось, завод закрыли и продали, а так он был уважаемый человек.

Но после смерти мамы отец стал мягче. Я очень боялась, что он еще раз женится, ведь он не старый, и я со страхом ожидала, что появится какая-нибудь чужая женщина. Я видела, что у отца есть женщины, но домой он никого не приводил. А я бы точно ушла от него, если бы он кого-нибудь привел. А когда я вышла замуж, мы с Игорем жили у нас. И отец с Игорем нормально ладил. У нас туго было с деньгами, и отец бомбил на нашей «копейке», которую ему в свое время выделил профком за хорошую работу. И хотя Игорь приносил домой совсем мало денег, он к этому терпеливо относился и никогда его не упрекал. Даже защищал, если я порой высказывала свое недовольство.

Но когда я после поступления на работу в НК стала приносить очень неплохие деньги, у нас вообще с ним не возникало проблем. Он водил Степку в детский сад, ходил по магазинам. И даже как-то мне сказал, что он не против, если я вдруг приду домой со знакомым мужчиной. Я же говорит, понимаю, что ты молодая красивая женщина. У тебя должны быть мужчины. Я ему:

– А ты почему женщин не приводишь?

– Сравнила. Я уже старый. А у тебя все еще впереди. Ну случилось так с Игорем, не выдержал. Замечательный был парень, мне его искренне жаль. Хотя считаю, что он не должен был опускать руки. А вот ты у меня молодец. Барахтаешься отчаянно, как та лягушка в кувшине с молоком. Всю округу перестригла и перебрила, этими грязными головами не гнушалась. И у тебя выходит.

– Мне нельзя руки опускать, у меня Степка, ты.

Но вот в отношении новых порядков, либералов и олигархов, а также журналюг, он был непримирим. Особенно не любил журналюг. Считал, что от этих холуев Запада и олигархов все зло. Запад он люто не любил. Говорил:

– Мы этих сопливых демократов спасли от Гитлера, а они теперь над нами изгаляются с помощью наших журналюг.

Домой я пришла раньше отца, приготовила ужин. А отец сегодня должен был зайти в садик за Степкой.

Наконец они со Степкой пришли, и с ними наш сосед Сергей Сергеевич.

Отец часто его к нам приглашал, смотрели вместе телевизор, и напряженно спорили по разным вопросам, по поводу какого-нибудь сообщения или передачи. Сергей Сергеевич жил один в трехкомнатной, такой же как у нас, квартире. У него лет пять назад умерла жена, единственный сын погиб в Афганистане, и родственников никаких в Москве не было. Он был профессором, преподавал историю в институте, но в институте были большие сокращения и он оказался на пенсии.