Станислав Далецкий - Жизнь в эпоху перемен. Книга первая

Жила Лидия – так звали сестру Ивана, вместе с мужем и вдовцом свёкром на втором этаже купеческого дома, первый этаж которого занимала лавка. Этим летом Лидия пополнела, округлилась и осенью ожидала рождения ребёнка, надеясь, что её отец, став дедом, сменит гнев на милость и примирится с ней.

Выслушав отца, Ваня начал оправдываться перед ним за урок: – Я, папа, читал другую книгу про богатырей, а эта мне не нравится– там какие-то испанцы завоёвывают какую-то Америку, ради золота, и убивают индейцев. Но, если надо, то смогу прочитать без подготовки. И Ваня, взяв книгу, начал бойко читать вслух с открытой страницы, иногда запинаясь на труднопроизносимых фамилиях испанских завоевателей Америки.

Пётр Фролович, прикрыв глаза, слушал чтение сына, скрывая удовольствие от его умения и, когда Ваня закончив страницу, остановился, чтобы перевернуть лист, молвил потеплевшим голосом: – Хватит, Ваня, чтение ты освоил изрядно и скоро не уступишь в бойкости чтения дьячку, что в церкви читает воскресные молитвы в обедню, но ещё раз напоминаю о необходимости выполнять уроки, даже если тебе это и не нравится.

Потом, во взрослой жизни, придётся часто делать не то, что нравится, а то, что необходимо, и этому надо приучаться с детства, особенно, если пойдёшь служить по военной части. Там слово командира всегда является приказом, который необходимо выполнять и, не дай Бог, если случится война, то неисполнение приказа может привести тебя и подчинённых к гибели – именно поэтому я и приучаю тебя к дисциплине и держать слово дворянина, которое ты нарушил сегодня, забравшись в наш сад со своими приятелями. Они крестьянские дети и не знают, что такое дворянская честь держать своё слово, а ты обязан держать слово всегда. Ладно, по чтению «пять», ты гораздо преуспел, проверим арифметику. Расскажи-ка мне таблицу умножения на семь.

Ваня стал бубнить: «Семью один – семь, семью два – четырнадцать» – и закончил таблицу, ни разу не сбившись. Тогда Пётр Фролович задал ему несколько письменных примеров на сложение и вычитание, которые Ваня решил в своей тетрадке по арифметике, записывая примеры деревянной ручкой с железным пером, которое обмакивал в чернильницу, стоявшую здесь же на отцовском столе. Потом Ваня написал несколько строчек букв, которые у него получились чёткими и ровными, что обещало хороший почерк ему в будущем.

Отец, вполне довольный успехами сына, закончил на этом уроки и отпустил Ваню на свободу из затенённой прохладной комнаты в жаркий и душный двор.

Выскочив из дома во двор, Ваня на мгновение остановился ослеплённый ярким полуденным солнцем. Он собрался было бежать вслед за приятелями, с которыми лазил утром в саду, но близилось время обеда, и Ваня решил пообедать и только потом бежать к реке, где надеялся встретить друзей и вместе с ними искупаться на отмели. Он недавно научился плавать по– собачьи и ему не терпелось вновь похвалиться своим умением перед деревенскими девчонками, что бултыхались у самого берега не умея плавать.

– Если уйти на речку сейчас, то отец снова будет выговаривать мне за пропуск обеда в отведённое время, – подумал Ваня, а слушать опять порицания ему не хотелось, чувствуя свою вину за утренний налёт с друзьями в свой сад.

Во дворе, под навесом, у летней печи хлопотала стряпуха Фрося: молодая женщина, нанятая отцом, которая утром приходила из деревни, целый день занималась домашними делами и вечером уходила обратно в деревню, где жила с родителями, братьями и их семьями – все вместе числом 11 человек, в маленьком доме и пристроенной к нему избе, с общим двором. Эта Фрося, говорят, была замужем, но муж утонул два года назад переезжая осенью реку на лошадиной повозке. Тонкий лёд не выдержал тяжести повозки, провалился и повозка ушла под воду, а вместе с ней и мужик. Лошадь с повозкой исхитрилась выбраться на берег, ломая лёд, а мужик ушёл под лёд и нашли его только весной в омуте, куда занесло течением.

Фрося, не имевшая детей, вернулась вдовой в отчий дом, где её и присмотрел Пётр Фролович и пригласил к себе домработницей с проживанием на кухне. Но она отказалась проживать в барской усадьбе и приходила лишь на день. Её оплаты, по сельским меркам, вполне хватало, чтобы не заниматься тяжёлым крестьянским трудом, что вызывало зависть соседей. Фрося еще надеялась встретить вдовца, вновь выйти замуж и родить детей, почему и отказалась от проживания у барина, как по привычке сельчане называли Петра Фроловича.

Сейчас Фрося, раскрасневшись, босоногая, в одном сарафане, металась у печи, заканчивая приготовление обеда, состоявшего из щей и тушёной картошки с курицей, зарезанной Петром Фроловичем утром из своего курятника. Из дворовой живности в усадьбе были только куры и дворовый пёс Шарик, живший в будке у ворот и посаженный на цепь за то, что три дня назад он загрыз во дворе цыплёнка. В этот жаркий полдень пёс Шарик лежал в тени у ворот, высунув красный язык на всю его длину, и часто дышал.

Ваня, увидев страдания пса, взял пустую плошку, валявшуюся у собачьей будки, пошёл в дальний угол двора к колодцу и достал из колодца ведро воды, изо всех сил налегая на ворот, который норовил вырваться из рук и утопить ведро с водой в прохладной глубине колодца. Он налил холодной воды в собачью плошку и поставил её возле собачьей морды. Шарик благодарно взглянул на Ваню и стал жадно лакать воду, не вставая и не выходя из тени.

Фрося тем временем собирала обед на стол. В эти летние дни вся семья Домовых кушала на веранде, что примыкала к сеням и дверью выходила во двор, а боковым окном на проезжую дорогу, которая шла из деревни и, минуя усадьбу, скрывалась за поворотом в ближнем лесу.

Пётр Фролович вышел на крыльцо, спустился во двор и прошёл на веранду, где на столе уже были расставлены тарелки и приборы. За ним на крыльцо вышла и мать Вани – полная болезненного вида женщина, по имени Пелагея, и тоже прошла на веранду. Пелагея прихварывала уже второй год, с прошлой зимы, когда простудилась, болела горячкой и выздоровела, но видимо не до конца. Она целыми днями лежала в своей спальне и выходила лишь по нужде или к столу по приглашению Петра Фроловича или Фроси.

Родители сели за стол, Ваня присел рядом с отцом, а Фрося, ещё более раскрасневшаяся, принесла на ухвате чугунок со щами и поставила его на стол. Ваня вспомнил, что три дня назад, когда он сидел во дворе за кустом акации и читал книгу про богатырей, как скрипнула дверь дворового сарая и их него тихо вышла Фрося, раскрасневшаяся, как сейчас, оправляя свой сарафан и пошла под навес заниматься кухонными делами. Вслед за Фросей из сарая вышел отец, завязывая пояс на рубахе. Он прошёл мимо Фроси, склонившейся у печи и ласково шлёпнул её по бедру, на что она вовсе не обиделась, а лишь оттолкнула его руку. Сейчас, подав на стол, Фрося ушла под навес, ожидая распоряжения нести второе.