Сергей Пациашвили - Калинов мост. Змей Горыныч

– В атаку! – тут же скомандовал Олег, и уже спешившиеся богатыри побежали по луговой траве, достающей им до колен.

Ратмир с одной стороны бежал рядом с Гарольдом, с другой – держался Айрата и Филиппа, стараясь на отставать. Он уже мог удержать в руке щит, но копьё всё равно висело и было выставлено вперёд намного меньше, чем у других витязей. Возможно, это и спасло поначалу Ратмира, поскольку он всё-таки отстал и, стоя за богатырскими спинами, услышал, как огромные камни барабанят по щитам. У каждого второго хуторянин в руке была праща, которой он запускал камни с огромной силой. Это были не те мелкие камешки, которыми пастухи гоняли свой скот, теперь пращи заряжались настоящими валунами. Богатыри закрыли головы щитами и медленно шли вперёд. Ратмир чувствовал, как нервная дрожь начинает одолевать его, но старался этому не поддаваться. «Скоро всё закончится, – твердил он про себя, – Их мало, нас больше, в прошлый раз всё закончилось быстро, и в этот раз будет не долго»

– Бам!

Огромный камень угодил ему по щиту и словно вернул Ратмира в реальность. Первые ряды богатырской дружины уже добрались до своих врагов, Всеволод в это время уже успел уйти к своим. Бойня была в самом разгаре. Гарольд словно крюком зацепил одного мужика своим копьём и тащил на себя. Хуторянин бился и сопротивлялся, но вскоре палица Эдварда размозжила ему череп.

– Ко мне, сукины дети! – закричал Гарольд, и хуторяне попятились от него назад. Казалось, ещё немного, и они сдадутся, Ратмир молился об этом, но несчастные ещё сопротивлялись. Богатыри уже пробивались вглубь хуторского ополчения, и, чем дальше они заходили, тем больше рассеивались, гоняясь за мужиками. В какой-то момент Ратмир вдруг понял, что впереди него нет никого, кроме озлобленных хуторян. Он стоял на месте, не решаясь напасть, мужики тоже не спешили идти в атаку, опасаясь вооружённого, хорошо защищённого витязя. Но вот огромный камень вылетел из толпы. Ратмир почувствовал сильный удар по голове, железный шлеп словно вмялся в его лоб. Послушник упал на землю, в глазах у него помутнело, по лицу текло что-то липкое. С ужасом Ратмир увидел, как на кончике его носа набухает капля крови. Последний раз он видел столько своей крови, когда ему сломали в детстве нос. Когда муть прошла, Ратмир увидел сначала бегущего к нему издалека Айрата, а зачем почувствовал чью-то тяжёлую ногу у себя на груди. Хуторянин злобно что-то твердил на незнакомом языке, в руке у него был кинжал.

– Нет, нет, – взмолился Ратмир, – прошу тебя, пощади.

Но в следующий момент острое лезвие уже устремилось к его шее. Ратмир с силой прижал подбородок к груди, и кинжал резанул его по лицу, разрезал губы. Послушник вскрикнул от страшной боли, шея его снова открылась для удара, но тут грудь хуторянина пробило копьё, и он отлетел в сторону.

– Живой? – склонился над раненным Айрат, – Чёрт бы тебя побрал, неужели так трудно держаться рядом со мной и Филиппом? Вставай давай.

Он подал Ратмиру руку, и тот поднялся на ноги. Послушник взглянул на хуторянина, который хотел его убить. Тот лежал на земле, истекая кровью, из живота его торчало огромное копьё, слово пчелиное жало. Но лицо хуторянина было полно злобы, он всё твердил какие-то ругательства на своём языке и пытался встать. Выходило не очень, мужик лишь приподнимался на лопатках, напрягая ноги, и снова падал на землю. И так раз за разом, судорожно пытался встать, не осознавая, что уже мёртв, выкрикивал одно и тоже на своём языке, лицо его была напряжено, а штаны уже были мокрыми. И вдруг неожиданно этот умирающий истекающий кровью хуторянин… запел песню. Ратмир не понимал слов, он лишь видел картину звучного хриплого пения умирающего, видел, что выражение лица Айрата как-то странно изменилось, видимо, его тоже ужаснуло это зрелище. Ратмир никогда бы не смог спеть так красиво, не смотря на годы пения в церковном хоре. Голос мужика разносился эхом, хуторянин никак не хотел умирать, хоть рана его была и смертельна, он был как муха с оторванными крыльями и лапами, как бабочка, заживо приколотая в гербарий. Ратмир почувствовал, что голова его закружилась, он снова потерял равновесие и рухнул в обморок.

Весной в саду пахло просто невообразимо приятно, и потому в эту пору Ратмир и Милана чаще всего проводили время именно здесь. Кони по грязи с трудом довозили их повозку до места, но, когда княжна и её юный страж оказывались в саду, это уже не могло их беспокоить. На деревьях совсем недавно распустились почки, в разные голоса запели птицы, ловко перескакивающие с ветки на ветку. Ветер был прохладный, но приятный, а редкие облака на чистом голубом небе напоминали пуховые перины для богов. Всё здесь было прекрасно: и запахи, и распустившиеся на ветках цветы, и она. Укутанная в расшитый платок и тёплое платье, княжна устремила свои большие голубые газа в небо. Ратмир же в голубизне её глаз видел больше неба, чем у себя над головой, в лице её видел больше весны, чем вокруг. Свежий ветер играл с её волосами, и в этот момент Ратмир больше всего завидовал ветру, при каждом вздохе её грудь высоко поднималась. О, она специально дышала как можно глубже, чтобы уловить все чудесные весенние запахи, и, возможно, Милана даже не представляла, как она прекрасна, как совершенна и в этот момент. Она позволяла ему любоваться собой, но не долго.

– Сыграй что-нибудь, – попросила она.

– Я ещё мало что умею, – отпирался Ратмир.

– Ну, давай же, – нежным кокетливым голоском просила она и толкала его плечом. И Ратмир брал гусли, которые совсем недавно были куплены им на торжище и ещё пахли древесиной, и начинал перебирать струны. Это было проще, чем могло показаться, но юный художник боялся, что она слышала музыку настоящих гусляров, которые играют на княжеских праздниках и рассказывают под музыку всякие старинные байки. Ратмир не был сказителем, не был и музыкантом, но он старался как мог, и, казалось, его мелодия очень хорошо вписывался в этот весенний пейзаж. Он просто перебирал струны, иногда меняя манеру перебора и любовался на княжну, смотрящую в небо. Было в её взгляде что-то неземное, что-то не от мира сего, но это вовсе не делало её хуже. Милана щурилась на солнце, и от этого ещё больше походила на милое дитя. Её странности и причуды забавляли Ратмира.

– Смотри, – говорила она, – вон, видишь, жар-птица.

– Где, – смотрел в небо Ратмир.

– Вот же, смотри. Перья, большой хвост, клюв. Разве не похоже?

Действительно, облако чем-то по форме было похоже на птицу. Но почему именно на жар-птицу, Ратмир взять в толк не мог, да и не пытался. Он лишь улыбнулся и согласился с ней.

– Взгляни, – продолжил он, – а вот это словно дружина идёт.