Алексей Гастев - Леонардо да Винчи

Кто настаивает между тем на воплощении Мастера в фигуре Аристотеля, тот ссылается на некоторые его враждебные взгляды относительно флорентийских платоников и наблюдательность к низменному. Без ответа остается вопрос: почему бы не изображать Леонардо и других, выдающихся из общего ряда, в виде самих себя, что решительно искоренило бы всякую двойственность и мерцание, когда через внешность одного человека просвечивает чья-то другая, третий подразумевается и еще четвертый подмигивает?

На это можно предложить следующее рассуждение. Всякое суживание и, так сказать, приведение к самому себе в действительности есть умаление великого человека: новизна вспыхивает внезапно на перекрестиях невидимых лучей, протянутых к другим изобретателям и исследователям, жившим прежде, ныне живущим и тем, кто появится в будущие времена. Поэтому новизна есть, с одной стороны, всецело свое и ни от кого не заимствованное, с другой – всецело чужое, это как посмотреть. Правда, необходимо учитывать, что из тысячи окон, если кто-нибудь из находящихся в доме повернет раму, открывая его или закрывая, только одно внезапно на короткое время вспыхивает отраженным светом солнца, и среди множества скрещений немногие дают новизну, тогда как другие остаются бесплодными.

Сделай очковые стекла для глаз, чтобы видеть Луну большой.

У одних слабнет и становится хриплым голос, у других портится зрение. Сопротивляясь отчасти благодаря большому искусству в изготовлении стекол беспрерывно нападающей старости, Леонардо не настолько успешно преодолевает злобу и каверзы недоброжелателей, переполняющие быстротекущие дни, и нет необходимости их удою вылавливать как некую редкостную рыбину. Частично из-за этого покуда не удается изготовить обещанные зеркала для нагревания воды с помощью солнечного жара, что уменьшит расходы при изготовлении сукна, так как в Римской области топливо дорогое. Притом, что Джулиано Медичи увлечен астрологией и каббалой и его взор устремляется в мироздание, по крови он скорее находчивый коммерсант, хотя широта интересов и любознательность помогают ему лучше понять своего инженера. И он со всей охотой защитил бы его от какого бы ни было несправедливого обвинения, однако часто отсутствует, находясь с войском как гонфальоньер св. церкви, или скрывается около папы, тогда как Леонардо остается с преследователями и злобными завистниками, не имея достаточно времени на хорошо аргументированную жалобу.

К счастью, взамен и на все другие подобные случаи у Мастера есть еще адресат; к этому он обращается без расчета на помощь или же выгоду, но сам желая ему способствовать в его занятиях и выступая как опытнейший наставник. Не имеющий определенной внешности, точно как Иисус в характеристике Николая Кузанского, тот адресат есть не иначе как предполагаемый читатель его сочинений: оказываясь без защиты перед двумя или тремя негодяями, Мастер решается помогать всему человечеству.

И если бы ты даже имел любовь к предмету, тебя отшатнуло бы отвращение, и если бы даже не отшатнуло оно, то, может быть, тебе помешал бы страх находиться в ночную пору в обществе подобных разрезанных на части, ободранных, страшных видом своим мертвецов; и даже если это не помешало бы тебе, быть может, будет недоставать тебе точности рисунка, необходимой в подобных изображениях. И если бы ты овладел рисунком, у тебя не было бы еще знания перспективы; и даже если бы рисунок и сопровождался знанием последней, то требовался бы еще строй геометрического доказательства и метод расчета сил и крепости мышц. И, может быть, терпения не хватит у тебя, и ты не будешь прилежен. Обладал ли я всем этим или нет, об этом дадут ответ 120 мною составленных книг, причем не мешали мне ни корысть, ни нерадение, а только время. Прощай.

Но одно дело, как мы о себе думаем, другое – как о нас напишут впоследствии, если найдется трудолюбивый человек, который станет для этого стараться, и совершенно иное, какими мы представляемся нашим знакомым: при том, что привыкание делает людей отчасти слепыми, мнения доброжелательного человека и ненавидящего различны. Завидующие Мастеру немцы, кичась якобы свойственной им преимущественно перед жителями Италии чистоплотностью, к анатомическому свинству относят каждую вещь, если унюхают приставший каким-либо образом запах мертвого тела. На самом же деле, когда исследователю необходимо иметь возле себя какие-нибудь отдельные органы для наиболее внимательного изучения, он их приготавливает путем вымачивания в проточной воде или же кипятит или высушивает, так что не остается малейшего запаха. Конечно, если невидимые частицы гнездятся в складках одежды или в трещинах кожи на руках, их оттуда не выкуришь; однако они оказываются настолько ничтожны, что, помимо самого носителя, никто другой не может их обнаружить. Тем не менее Мастера обвинили, будто под постелью он держит отрезанные головы, а в ретортах сохраняет глаза, которые отдельно добывает на кладбищах и варит в кипятке, как если это куриные яйца.

Немецкие зеркальные мастера за его помощь и гостеприимство еще и наговорили, что Леонардо имеет сношение с нечистой силой, а это в те времена угрожало серьезной опасностью. Хотя просвещение распространяется, невежество ему с трудом уступает: с севера, из-за Альп, уже надвигаются дымы многих костров, на которых сжигаются такие преступники. Сочинение двух доминиканцев из Верхней Германии, гнуснейшая книжка, называемая «Молотом против ведьм», разошлась, отпечатанная во множестве экземпляров, и там для прилежных ловцов сказано достаточно о тех, кто распутничает с инкубами и суккубами, кто нашептыванием губит и изводит младенцев во чреве матери, урожай на полях, виноград на лозах, домашнюю скотину и прочее. Хотя, находясь в папском дворце, странно было бы нарочно вредить сельским хозяевам, имеющегося в указанной книжке упоминания о вскрывающих могилы хватает, чтобы обвинить Леонардо за его анатомию, при том что сношения с нечистой силой как дурная болезнь, слух о которой прилипчив и пятнает невинного человека.

Что касается зеркальщиков-немцев, допущенных в мастерскую для помощи, то мастеру Георгу Леонардо предложил вместе обедать, чтобы, помимо экономии средств, он приобретал знание итальянского языка; тот же, пренебрегая полезными для него предложениями, требовал дать ему деревянные модели изобретений, которые хотел увезти в свою страну. Мастер отказал ему в этом, однако согласился дать чертежи. Вместо благодарности немец его покинул и устроил другую мастерскую, где изготавливал зеркала для продажи на ярмарках, и все это ему сходило с рук. Еще другой немец, Иоганн, всякий день находившийся в мастерской Леонардо, шпионил за ним, желая видеть и понять то, что здесь делается, и разнести по всему свету, и еще жаловался и обижался, будто прибытие Леонардо лишило его внимания Джулиано Великолепного, которым он прежде пользовался. В конце концов с целью причинить Леонардо больший вред и ради собственной выгоды Иоганн убедил названного Георга продать ему весь его инструмент и оставить мастерскую, хотя до этого заполнил зеркальными мастерскими помещения Бельведера и переманил к себе многих умелых работников, чем сильно стеснил Мастера в его предприятиях.