Исаак Дашковский - Мировой капитализм и план Дауэса

Эта нравственная проповедь представляется Кейнсу настолько убедительной, что он повторяет ее через четыре года по тому же поводу в своей статье в «Финансовой Газете» от 11 января 1925 г.

Между тем, казалось бы, не надо быть особо проницательным человеком, чтобы понять, что именно «интересы выгодного помещения капитала» обусловливали финансовую поддержку Америки. Она могла просчитаться в этих интересах, что фактически и произошло с Соединенными Штатами, поскольку речь идет о гарантиях возврата предоставленных кредитов, но, во всяком случае, никаких других, кроме корыстных соображений, у империалистического государства быть не может. Да и глупо было бы оказывать «бескорыстную» помощь разбойничьей группе держав, которые сами затеяли войну с целью грабежа, хотя они также жестоко просчитались в своих надеждах на обогащение, и именно потому лицемерно взывают теперь к моральным убеждениям более удачливых грабителей.

В одной из последних статей, напечатанной в «Nation» от 24/I, Кейнс снова возвращается к вопросу об урегулировании межсоюзных долгов в связи с упомянутой уже нами нотой Бальфура. Нельзя отрицать губительной меткости его возражений против этой ноты. Мы раньше указывали, что основное содержание ее сводится к предложению установить постоянные ежегодные взносы для Франции в погашение английского долга, независимые от выполнения Германией ее обязательств по отношению к Франции. Такой же политики придерживаются и Соединенные Штаты в отношении своих требований к Франции. «Но в таком случае», — восклицает Кейнс, — «Англия и Соединенные Штаты теоретически теряют интерес в проведении или успешном выполнении плана Дауэса. Франция остается единственной заинтересованной страной, — заинтересованной не только в качестве кредитора, но и в качестве гаранта, который должен возместить то, что не будет заплачено. Это роковое возражение, неотделимое от существа бальфуровской ноты. Из содержания ее вытекает, что чем меньше платит Германия, тем больше будет платить Франция; это значит, что чем меньше Франция в состоянии платить, тем больше будут возрастать ее нетто-платежи. Как с дипломатической, так и с финансовой точки зрения, это — полнейший абсурд».

Кейнс предлагает «прямо противоположный принцип», а именно: чем меньше заплатит Германия, тем меньше должны быть обязательства Франции. Этого можно достигнуть, если установить, чтобы ежегодные платежи Франции составляли определенную, постоянную часть поступающих в ее распоряжение германских репараций.

Легко понять, что это предложение в другой лишь форме повторяет его прежние выступления с лозунгом «взаимного отпущения грехов», т. е. межсоюзных долгов. Оно, без всякого сомнения, будет иметь тот же успех.

Кейнс, однако, ошибается, полагая, что при нынешней ситуации, Соединенные Штаты и Англия теряют интерес к осуществлению плана Дауэса в Германии. Это верно лишь в том смысле, что ни Англия, ни Соединенные Штаты, не имеют прямых финансовых интересов в германских репарациях, которые могли бы равняться интересам Франции. Но ведь план Дауэса имеет и кое-какое другое назначение, помимо финансового, и там позиция «англо-американского блока» имеет совершенно другой характер, чем в вопросах чисто фискального свойства.

Резюмируем: «межсоюзные долги» представляют такой же запутанный узел непримиримых и неразрешимых противоречий, каким в течение последних пяти лет являлся репарационный вопрос. План Дауэса создает некоторую «передышку» в репарационном вопросе. Но именно поэтому выдвигаются на очередь вопросы взаимоотношений Европы и Америки во всем своем объеме, взаимоотношений побежденных и победителей в мировой войне на экономическом фронте. На тех путях, при помощи тех методов, которые практиковались до сих пор при разрешении международных финансовых проблем, теперь не может быть найдено решение. Германский экономист Геландер, работу которого но вопросу о трансферте мы уже цитировали в прошлой главе, полагает, что решение возможно. Для этого необходимо лишь, чтобы Гордиев узел взаимных претензий и обязательств был разрублен не взаимным отпущением грехов, не революцией, а… новой империалистической войной между Соединенными Штатами и Японией. Вовлеченная в войну Америка стала бы нуждаться в европейских товарах, для Европы открылись бы новые рынки, которые дали бы ей возможность расплатиться со старыми долгами. Американское золото частично вернулось бы на свое старое место, и в общем восстановилось бы «status quo ante» августа 1914 г. Эго был бы экономический реванш Европы.

Нельзя отказать этой идее в известной оригинальности, хотя, возможно, Геландер только вслух и в форме полуюмористического предположения высказал то, что бродит в умах многих представителей европейской буржуазии. Но если такие идеи возможны, значит безнадежность нынешнего положения осознана вполне теми самыми господствующими кругами современных государств, которые его создали. Если вне новой войны нет спасения для капитализма, то вне революции, вне свержения кровавого господства капитала нет спасения от новой империалистической войны, — такой вывод должны сделать и сделают угнетенные классы.

Грядущая война между Соединенными Штатами и Японией имеет, однако, другие питающие корни и движущие силы, находящиеся в весьма отдаленной связи с финансовыми интересами Европы. С другой стороны, задолженность Европы Соединенным Штатам и европейских государств друг другу вовсе не требует прежних методов расплаты. Империализм ^ изобрел более тонкое оружие экономического господства, чем простое выколачивание ежегодных платежей по долгам. I О намечающихся формах этого господства мы и поговорим в ближайшей главе.

Империалистическая война и последовавшие за ней годы экономического и политического хаоса в Европе привели к бесповоротному перемещению центра мирового хозяйства из Европы в Соед. Штаты. Это сделалось уже общим местом в экономической литературе. Задолженность Европы, превращение Соед. Штатов в кредитора есть только один из показателей этого перемещения. Другим показателем служит реальное обеднение Европы, относительное и абсолютное сокращение производства, сокращение национальных доходов, увеличение тяжести государственного бюджета, рост пассивности торгового баланса. Произошло нечто парадоксальное и на первый взгляд непонятное. В течение нескольких лет продолжался беспрерывный могучий поток товаров из Америки в Европу: продовольствие, сырье, фабрикаты — все направлялось в ненасытную пасть старого континента. А в обмен Европа отправляла сначала миллиардные ценности в виде американских ценных бумаг, акций, облигаций и пр., в которых выражалась старая довоенная задолженность Соед. Штатов Европе: капиталы американских предприятий, принадлежавшие европейским капиталистам, переходили в собственность американцев. Затем, когда американских эффектов не стало хватать для компенсации все растущего товарного импорта, Европа стала вывозить в Соед. Штаты свои бумажные обязательства во всевозможных видах и формах, по большей части гарантированных правительством Соед. Штатов, в обмен на которые она получала необходимые товарные кредиты. Одновременно с этим, в гораздо меньших размерах, происходил вывоз золота из Европы в Америку, в результате которого Соед. Штаты сосредоточили у себя к средине 1924 года свыше половины всех мировых запасов золота. Так в общих чертах — необходимые цифры будут даны ниже — строились европейско-американские отношения в течение 1914–1921 гг., до начала мирового кризиса, который на некоторое время приостановил их дальнейшее развитие. Итак, Соед. Штаты вывезли колоссальное количество реальных благ и получили в обмен бумажные обязательства и «золотые горы», с которыми они не знают, что предпринять. Европа, наоборот, получила товары и платила бумажками и золотом. И все же Соед. Штаты в итоге этого семилетия оказались богатейшей по своим реальным богатствам страной мира, Европа же обеднела не только в отвлеченном, денежном значении этого слова, она обеднела реально, она вышла из этой полосы с меньшим количеством благ, с меньшим объемом производства и потребления, чем те, которыми она обладала до войны.