Майкл Мангер - Завтра 3.0. Трансакционные издержки и экономика совместного использования

Добровольный обмен – удивительное явление. Подарки хороши сами по себе, но никто не может зависеть от вещей, достающихся даром, как от постоянного источника питания или защиты; к тому же подарки практикуются в основном в человеческих обществах и за их пределами почти неизвестны. В животном, да и в растительном мире действия их обитателей определяются собственными интересами и выбором в процессе эволюции и естественного отбора генов, «ответственных» за эгоизм [20].

Человеческие общества являются взаимозависимыми и кооперативными в том смысле, что люди специализируются на изготовлении определенных продуктов и предоставлении услуг, полагаясь в получении остальных необходимых им благ на других людей. Конечно, эти отношения зависимости могут носить характер эксплуатации, когда некий человек или группа людей подчиняет себе других и присваивает плоды их труда. Но в большинстве обществ человеческая зависимость носит кооперативный характер. Как уже упоминалось, базисная человеческая «склонность к торгу и обмену» (Адам Смит) основывается на еще более глубоком импульсе к кооперации. По мнению ряда ученых, этот импульс, по-видимому, согласуется с поведенческой склонностью к кооперации.

Как утверждает Джеральд Гаус в своей книге «Порядок общественного разума», люди являются «условными кооператорами, следующими правилам» (Gaus, 2010, p. 96). Социологи пришли к выводу, что объединенные в группы люди внутренне положительно оценивают кооперацию, а некооперативное поведение подлежит наказанию. Отсюда возникают два вопроса:

(1) Действительно ли люди соблюдают или нарушают правила, идя на поводу собственных предпочтений (то есть действительно ли людям нравится следовать правилам, независимо от других материальных выгод, которые мы от этого получаем)?

(2) Достигли ли люди в своем развитии той стадии, когда нарушение правил кем-либо другим действительно вызывает у них гнев?

Ответ «да» на первый вопрос означает следующее: мы ожидаем, что большинство людей будут подчиняться правилам до тех пор, пока у них не появятся веские причины, чтобы нарушать их. Положительный ответ на второй вопрос подразумевает, что общественное благо применения некой нормы будет продуцироваться людьми едва ли не против их воли (при виде того, как некто пренебрегает правилами, вы будете думать: «Я ничего не должен говорить», но ваше тело будет переполнено «коктейлем» из химических веществ, способным инициировать конфронтацию с правонарушителем).

Нет ни малейших сомнений в том, что биология сотрудничества и обнаружения отступничества глубоко укоренена в нашей ментальной архитектуре как поведенческое наследие. Вот как высказывается об этом биолог Эдвард Уилсон в своей книге «Смысл существования человека»:

Конфликт между двумя этими силами можно лаконично выразить так: внутри группы эгоисты берут верх над альтруистами, но группы альтруистов оказываются сильнее, чем группы эгоистов. Далее я рискую скатиться в чрезмерное упрощение, но все же переформулирую эту мысль еще раз: индивидуальный отбор стимулировал грехи, а групповой – добродетели (Wilson, 2015, p. 33; Уилсон, 2015, с. 31).

В процессе научных изысканий экономисты пришли к выводу, что в человеческих обществах добровольный обмен является одной из самых важных форм кооперации [21]. Рассмотрим историю, рассказанную британским экономистом Ричардом Редфордом, который во время Второй мировой войны был взят в плен немцами и оказался в лагере для военнопленных:

После того как люди попали в плен, они, столкнувшись с ограниченным размером и равенством пайков, быстро осознали нежелательность и неуместность подарков в виде сигарет или продуктов (и для себя лично, и в отношении других). «Доброжелательность» переродилась в торговлю как более справедливое средство максимизации индивидуального удовлетворения.

Через две недели после пленения мы оказались в транзитном лагере в Италии. По прибытии мы сразу получили четверть недельного продовольственного пайка от Красного Креста. Объем торгов на лагерных «биржах» значительно увеличился. Все начиналось с прямого бартера, когда, например, некурящий человек отдавал товарищу сигареты и получал взамен пайковый шоколад; ему на смену пришли более сложные обмены, вскоре превратившиеся в общепринятый обычай (Radford, 1945, p. 190–191).

Редфорд отнюдь не утверждал, что в подарках было нечто неправильное. Наоборот, даже в лагере для военнопленных люди находили выгодные для себя и другой стороны способы «платить натурой, торговать и обмениваться». Мы еще вернемся к вопросу о том, что для этого люди должны обладать способностью к абстрактному мышлению: для понимания того, что выгодно вам, я должен уметь поставить себя на ваше место. Именно это и происходит в случае добровольного обмена: я должен предложить вам нечто, в чем вы действительно нуждаетесь [22].

До настоящего времени экономический рост был следствием расширения возможностей предпринимателей и производителей правильно понимать желания потребителей. Когда купец, направлявшийся на Острова пряностей в южной части Тихого океана, размышлял о том, какие специи необходимо закупить, он ориентировался не на собственные вкусовые предпочтения, а на представления о том, что по возвращении захотят приобрести у него покупатели в Венеции или Париже. Изобретатель ищет новые способы организации производственного оборудования с большим сроком службы, что позволит выпускать продукцию более высокого качества с меньшими издержками. Предприниматель пытается вообразить новые продукты, которые никто никогда не видел, но как только увидит, сразу же захочет заполучить их.

Иной будет третья экономическая революция. Совместное использование – одно из основных понятий этой книги, так как оно находится в центре Завтрашнего дня 3.0. Для лучшего понимания значения совместного использования я процитирую отрывок из книги Мэтта Ридли «Рациональный оптимист». Ридли не первым говорит об этих вещах, но его описание просто изумительно:

«Король-солнце» (Людовик XIV, правивший Францией с 1643 по 1715 г.) каждый вечер ужинал в одиночестве. Он мог выбирать из сорока блюд, подаваемых на золоте и серебре, и 498 человек с ног сбивались, чтобы приготовить все эти кушанья. ‹…› Обычная французская семья должна была сама стряпать себе пищу и платить налоги, чтобы содержать королевских слуг во дворце. Напрашивается вывод: король Людовик XIV был богат потому , что другие были бедны.

Но как насчет наших дней? Представьте, что вы – обычный человек, скажем, дама лет тридцати пяти, и живете вы – просто предположим нечто в интересах наших дальнейших рассуждений – в Париже, имея среднюю зарплату, работающего мужа и двоих детей. До бедности вам далеко, но тем не менее вы неизмеримо беднее Людовика XIV. Он был богаче всех богачей в самом богатом городе мира – у вас же нет ни слуг, ни дворца, ни собственного выезда, ни королевства… Однако поразмыслите вот о чем. Вы ступаете на порог супермаркета – и вам, точно высыпавшись из рога изобилия, явлено то, что способно превзойти все гастрономические удовольствия Людовика XIV (к слову, и риск подхватить сальмонеллу меньше). К вашим услугам любые продукты – свежие, замороженные, консервированные, копченые или в виде полуфабрикатов. Вы можете купить говядину, курятину, свинину, ягнятину, рыбу, креветки, гребешки, яйца, картофель, бобы, морковь, капусту, баклажаны, кумкваты, сельдерей, бамию и семь разновидностей латука. Готовить можно на оливковом масле, ореховом, подсолнечном или арахисовом, приправляя кушанья такими ароматными травами, как кинза, базилик, розмарин, или добавляя немного куркумы… Пусть у вас нет личного повара, зато есть возможность по собственному желанию выбирать из множества бистро или ресторанов с итальянской, китайской, японской или индийской кухней. В любом из этих мест команда умелых поваров только и ждет, чтобы обслужить вашу семью не более чем за час. И подумайте также, когда еще в прежние времена обычный человек мог позволить себе прибегать к услугам других, чтобы они готовили ему еду?