Генри Хазлитт - Экономика за один урок

Инициаторы предоставления государственного кредита частным лицам видят человека Б и забывают о человеке А. Они видят тех, в чьи руки отдают капитал, и забывают о тех, кто тоже мог бы его получить. Они видят проект, в который вкладывают деньги, и забывают о проектах, которым не дают осуществиться. Они видят немедленную выгоду для отдельной группы и не замечают суммарных потерь для всего общества.

Аргументы против гарантируемых правительством займов и закладных для частного бизнеса и физических лиц так же вески, хотя менее очевидны, как и аргументы против прямого государственного кредитования. Сторонники предоставления обеспечиваемых государством закладных забывают, что такой заем тоже направляется на приобретение реального капитала с ограниченным предложением и что они помогают определенному человеку Б за счет неизвестного человека А. Гарантированное государством ипотечное кредитование, особенно при незначительном первоначальном платеже или отсутствии такового, неизбежно приводит к увеличению процента невыплаченных кредитов. Чиновники вынуждают простого налогоплательщика субсидировать повышенные риски и нести потери. Они заинтересовывают население «покупать» жилье, которое в действительности им не по карману. В итоге такая политика приводит к чрезмерному росту предложения жилья относительно других товаров. Государство временно перегружает строительную промышленность, что повышает стоимость жилья для всех потребителей (включая и тех, которые покупают недвижимость по гарантированной закладной) и может вызвать необоснованное расширение отрасли. Короче говоря, в долгосрочной перспективе это не только не способствует увеличению производства, но и подталкивает производителей к бесперспективным инвестициям.

В начале главы мы отметили, что государственная «помощь» бизнесу так же опасна, как и враждебное отношение со стороны властей. И это касается как государственных кредитов, так и правительственных субсидий. Государство всегда одалживает и дает бизнесу то, что прежде оно у него забирает. Мы часто слышим, как последователи «нового курса» и другие статисты хвастаются тем, что государство «спасло бизнес», создав Корпорацию финансирования реконструкции, Корпорацию кредитования домовладельцев и другие государственные учреждения в 1932 году и позже. Но ведь государство не сможет оказать бизнесу никакой финансовой помощи, если прежде (или после этого) оно ничего у того же бизнеса не отнимет. Казна государства наполняется налоговыми отчислениями. Да возьмите хваленое «государственное кредитование»! Оно ведь тоже основано на том предположении, что все займы в итоге будут погашены из налоговых поступлений. Предоставляя кредит или субсидию, государство облагает налогом успешных частных предпринимателей, чтобы помочь неудачливым. В редких случаях такая политика может оказаться приемлемой, но нам не ст о ит акцентировать на них свое внимание по причине их исключительности. Если же мы посмотрим на долгосрочные последствия государственных программ кредитования для всей нации, они перестанут казаться нам хоть сколько-нибудь выгодными. И наш многолетний опыт – яркое тому подтверждение.

ОДНИМ ИЗ САМЫХ жизнеспособных экономических заблуждений можно назвать утверждение, будто машины создают безработицу. Многократно опровергнутое, оно возрождается из пепла и вновь появляется на сцене, такое же стойкое и влиятельное, как и прежде. Каждый раз, когда возникает длительная массовая безработица, всю вину начинают валить на машины. Многие профсоюзы по сегодняшний день берут данное заблуждение за основу своей деятельности. Общественность относится к этому терпимо, поскольку она либо полностью уверена в правоте профсоюзов, либо сбита с толку и не может понять, в чем ошибка.

Если руководствоваться хоть какой-то логикой, вышеуказанное утверждение приводит к абсурдным выводам. Получается, что безработица своим появлением обязана не только современным технологическим усовершенствованиям, но и ранним попыткам первобытного человека облегчить свою участь, избавив себя от тяжкого труда.

Не вглядываясь в далекое прошлое, давайте обратимся к труду Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», опубликованному в 1776 году. Первая глава этой знаменитой книги называется «О разделении труда» («Of the Division of Labor»). На второй странице этой главы автор говорит о том, что рабочий, занятый на ручном производстве булавок, «мог сделать одну булавку в день и, естественно, не мог сделать двадцать», но с помощью машинного оборудования за это же время он смог бы сделать 4800 булавок. Как видите, уже во времена Адама Смита каждый новый станок лишал работы от 240 до 4800 рабочих, занятых на производстве булавок. В этой отрасли автоматизация производства вызвала безработицу в 99,98 %. Могло ли быть что-нибудь хуже?

Да, могло, потому что Промышленная революция тогда была в самом разгаре. Давайте рассмотрим некоторые ее эпизоды и последствия. В качестве примера возьмем чулочную промышленность. Ремесленники ломали новоизобретенные чулочные рамки (больше тысячи станков во время одного из мятежей), жгли дома, запугивали изобретателей так, что тем приходилось спасаться бегством. Порядок был установлен, лишь когда в события вмешалась армия, а главари мятежников были сосланы на каторгу или повешены.

Мы должны понимать, что, пока мятежники думали о своем ближайшем или отдаленном будущем, их протест против автоматизации отрасли был вполне обоснованным. Уильям Фелкин в своей книге History of the Machine-Wrought Hosiery Manufactures (1 8 6 7) утверждает (хотя это может показаться невероятным), что б о льшая часть из 50 тысяч английских вязальщиков чулок и их семей в течение целых сорока лет страдали от голода и нищеты по причине внедрения в отрасли машинного оборудования. Но убеждение бунтовщиков, будто станки со временем вытеснят рабочих, было ошибочным, потому что уже к концу XIX века в чулочной промышленности было занято, по меньшей мере, в сто раз больше рабочих, чем в начале того же столетия.

Аркрайт изобрел хлопкопрядильный станок в 1760 году. В то время в Англии было 5200 прядильщиков, работавших на ручных прялках, и 2700 ткачей – всего 7900 человек, занятых на производстве хлопчатобумажного текстиля. Нововведению Аркрайта препятствовали по той причине, что оно якобы представляло угрозу для благосостояния рабочих. Протесты пришлось подавлять силой. Однако уже в 1787 году, через 27 лет после изобретения станка, парламентское исследование показало, что количество рабочих, занятых на прядении и тканье хлопка увеличилось с 7900 до 320000, другими словами, более чем в 44 раза.