Александр Аузан - Договор-2008

Александр Гловели (банковский аналитик) : Александр Александрович, если я правильно понял вашу идею о замещении постимперского синдрома на решение проблемы справедливости, вы предлагаете такую логотерапию для нашей страны. Есть замечательная книга австрийского психолога Виктора Франкла, где он рассуждает о том, что человеку необходимо жить со смыслом. Этот смысл может быть разным, но отсутствие смысла приводит к неврозам. И как я вас понял, сейчас имперский невроз вы предлагаете вытеснить из сознания россиян неврозом несправедливости внутреннего устройства институтов и гражданского общества в нашей стране. Если это так, это было бы очень хорошо. Но если предположить, что это произойдет, и предметом общественного внимания станет проблема справедливости и общественный договор по поводу самого понятия справедливости и справедливого распределения прав собственности, у меня возникают вопросы. Какие стороны этого договора вы видите, кроме власти? Есть ли организованные группы, которые могли бы сейчас выступать сторонами этого договора? Может ли быть такой стороной некоммерческий сектор, по которому нанесен удар?

Я думаю, что здесь сущность проблемы заключается не в том, что нет доверия между потенциальными договаривающимися сторонами, а в том, что, во-первых, они недостаточно четко определены, кроме власти. И во-вторых, не существует хотя бы приблизительного равенства сторон, которое бы заставило власть принимать потенциального контрагента уважительно как объект, достойный для переговоров с ними. Т. е. проблема не отсутствия доверия, а проблема презрения и практически существования только одной стороны, которая может говорить. Вот, мне кажется, сейчас основная головная боль.

Мне не очень понятна формулировка темы лекции по той простой причине, что она звучит статично. Договор-2008. Мне кажется, что не договор, а некая система институтов, способных к длительному воспроизводству. Вот эта система и должна быть предметом обсуждения с властью. И здесь я вижу (и хочу услышать ваше мнение) одну большую проблему. Действительно, огромное количество полномочий и активов сосредоточено у немногих групп, состоящих из конкретных физических лиц. Есть такое понятие в институциональной экономической теории — «специфичность активов». По-моему, один из видов специфичности — это размер активов, который там не рассматривается. Т. е. удельный вес актива в национальной экономике или в отрасли. Как вы считаете, можно ли будет с людьми, которые набрали такое огромное количество властных полномочий и активов, говорить по поводу того, чтобы они поделились? Или можно ли будет с ними говорить о том, чтобы они ввели справедливую систему институтов, и если она справедливая, она на самом деле приведет к деконцентрации собственности и полномочий, это понятно. Вот у меня два вопроса. Спасибо.

Аузан: Я у вас, Александр, усмотрел больше вопросов, но я постараюсь.

Лейбин: Главный — ленинский: отдаст ли буржуазия власть добровольно.

Аузан: Первое, верно ли понимание насчет замещения одного невроза другим. Нет. Потому что это замечательный образ, но я хочу напомнить, в чем суть открытия Зигмунда Фрейда — в том, что невроз образуется потому, что вы ставите проблему в той форме, в какой она не имеет решения. Вам нужно вернуться к реальной проблеме. Я бы сказал, что предлагается, в полном соответствии с учением старика Зигмунда, способ от этого невроза перейти к той тяжелой проблеме, с многочисленными тупиками и противоречиями, но которая, все же, имеет решение. Потому что проблема в ее невротическом варианте решений не имеет. И это не замена одного невроза другим. Хотя, конечно, это реакция на реальную тенденцию чаяний, которая существует, на мой взгляд, в различных общественных группах.

Второе. Про стороны договора. Сейчас, действительно, происходит довольно заметная реструктуризация поля. Я приведу пример. Кризис ЮКОСа в 2003 г. На самом деле, силы, столкнувшиеся вокруг решения этого кризиса, я утверждаю, были равны. Но только одна из этих армий разбежалась. Я участвовал в работе антикризисной группы с ведущими деловыми объединениями, и когда там заговорили: «Ну, как же! Пресса против нас!» Я сказал: «Да вы что, господа? Вы что, всерьез говорите, что ваши собственные газеты сначала смотрят на кремлевского редактора, а потом на собственника?» Кстати, жестким образом им это говорил А.И. Вольский. Там силы были очень значительны. Но это было типичное стояние на Угре, где сражения не произошло, а потом одна из армий побежала. Я вам скажу, почему побежала. Потому что они друг другу не верят, они друг друга боятся, они не уверены, что в случае сражения один другого не ударит. Это типичная битва при Калке, если не хотите стояния на Угре. А этот князь не пойдет, а этот предаст, а этот вовремя не подведет свою дружину. Стороны-то были, которые, взаимодействуя, могли придти к определенному решению. Но именно проблема недоверия все это размывала и уничтожала.

Что сейчас? А сейчас плохо, непонятно. Потому что то, что прежние влиятельные собственники таковыми больше не являются (т. е. они являются крупными собственниками, но не являются влиятельными, олигархи не составляют сейчас никакой переговорной силы, это факт), то, что со стороны общества сейчас нет реальных крупных сил, которые способны вступить в этот процесс, — это тоже факт. Я хочу сказать, что власть переговаривалась с теми или иными силами в обществе четыре-пять лет тому назад не потому, что она тогда любила общество, а теперь общество не любит. А потому, что она тогда считала, что за сетями стоит реальная сила, а потом перестала так считать. Вообще, правильно перестала считать. Потому что этот процесс эрозии, который связан с состоянием социального капитала, действительно не создает возможность для массовых действий, он создавал в 90-ые гг., и рефлекс страха у власти оставался очень долго. Я поражался, как в середине 90-х гг. можно было легко добиться чего-то, угрожая власти. «А мы сейчас…!» «Ой, — говорила власть, — не надо, мы сейчас сядем, договоримся». Почему? Потому что прежняя динамика социального капитала была еще впечатана в память власти. А потом власть поняла, что волна-то ушла. И я говорю о том, какие субъекты будут реструктуризироваться, а не сейчас структуризуются. И, может быть, там будут полукриминальные группировки, может быть, этнические, а может быть, еще чего-то. Эти субъекты возникают. Сейчас это процесс.

Последнее. Конечно, я с вами согласен, что тема лекции лапидарная. На самом деле, тему сегодняшней лекции я бы назвал так. Договор-2008: есть ли с кем договариваться. Или кому с кем договариваться. Потому что некоторые проблемы, вот как с легитимацией собственности, власть не может решить. Она может быть только посредником (или не быть посредником) в решении этой проблемы. Мне было важно показать это. Давайте посмотрим, что происходит на этом поле и какие возникают возможные варианты. Потому что выход совсем не очевиден. Спасибо.