Александр Долгин - Как нам стать договоропригодными или Практическое руководство по коллективным действиям

Правильно было бы сводить баланс не отдельно материального (с этим как-то справляются), отдельно символического (с чем пока никак), а сводный материально-символический. Научись мы этому, избавились бы от многих перегибов — к примеру, таких, как с копирайтом, который не учитывает потери культуры от госзащиты прав собственности в культуре. Вопрос ближайшего будущего — подключение другого общего знаменателя, нежели деньги, в качестве базисной валюты символических расчетов [45] Как мы показали в другой работе, единственное, на чем в принципе может основываться эта вторая валюта, — это субъективное время личности. При этом речь не идет об исключающей альтернативе деньгам, время и его производные пойдут не в замену, а в усиление традиционной системе обмена. Подробней об этом в моей книге: А. Долгин «Манифест новой экономики. Вторая невидимая рука рынка» М.: АСТ, 2010, с. 151–166. .

Всегда, когда встает необходимость вывести равнодействующую системы разнородных сил или вычленить вклад различных компонент единого целого, — мы как бы упираемся в стену. Экономисты пришли к пониманию того, что умозрительно взвесить ценности невозможно в принципе. Это прерогатива рынка. Индивидуальные ценности скрыты в головах людей, и эквиваленты выходят наружу только в процессе обмена, когда человеку приходится пожертвовать чем-то ради получения чего-то. Статистическая совокупность таких

обменных жертв рассекречивает для наблюдателей средневзвешенные соотношения, и ими можно руководствоваться в последующих сделках. Но установить их заранее невозможно — это прерогатива невидимой руки рынка. С групповыми ценностями дело обстоит точно так же: клуб — их мера (Не отдельный человек, как неточно гласит известное высказывание, а клуб .) И та же рука наведет порядок с клубными ценностями — при условии, что те попадут в рынок. Сделаем рынок для клубов — и он сделает все остальное! В этом тезисе заключен наш главный месседж либерализму.

Здесь необходимы разъяснения и примеры того, как это может выглядеть на практике. Как уже говорилось, если клубы конкурируют за что-то материальное — например, за право занимать какую-то площадь или за ресурс медиавещания, — то все решают обычные торги (кто больше заплатит). Если речь идет о вещах хоть и трудноуловимых, но все же материальных, как то нежелательные децибелы или запахи, — решение тоже лежит в привычной экономической плоскости. Сторона, причиняющая ущерб, либо тратится на снижение производимого ею вреда, либо компенсирует другой стороне расходы, понесенные, например, на огораживание или на переезд.

Такого рода сбалансированные решения могут быть найдены в русле идей Рональда Коуза, высказанных им в знаменитой статье о проблемах социальных издержек [46] Coase, Ronald H. The Problem of Social Cost // Journal of Law and Economics. 1960. No. 3. P. 1—44. Рональд Коуз — нобелевский лауреат (1991), основоположник современной институциональной экономической теории, автор знаменитой теоремы Коуза, в духе которой выстроены наши предложения. : производитель отрицательных внешних эффектов (экстерналий) может договориться с потерпевшими о компенсации. В качестве примера Коуз выбрал тяжбу между земледельцем и скотоводом по поводу того, что коровы вытаптывают посевы. Казалось бы, тут нужен арбитр. Однако Коуз подсказал, что, если закон разрешает фермеру и скотоводу вступать в добровольные соглашения по поводу потравы, они могут разойтись без стороннего судейства. При этом цена согласия будет определяться относительной ценностью производимых товаров.

Например, если прибыль от дополнительной головы скота выше убытков растениевода, то часть ее можно пустить на компенсацию. Наоборот, если прибыльней растениеводство, существует оптимальная цена, которую надо предложить скотоводу, чтобы тот снизил (или не наращивал) поголовье. Правда, такой механизм саморегулирования хорош, если внешние отрицательные эффекты замкнуты внутри системы обмена. Дело обстоит сложней, когда они выплескиваются вовне.

К примеру, в окрестностях знаменитого аббатства Сен-Мишель в Бретани сосуществуют овцеводство и устричные фермы. Интрига в том, что из-за плоского шельфа естественные продукты жизнедеятельности овец (навоз) смываются океанскими приливами прямиком на плантации, где становятся лакомством устриц, отчего те не делаются вкусней и полезней. Ситуация вроде бы подпадает под хрестоматийный пример Коуза — с тем, однако, отличием, что «бенефициариями» процесса выступают гурманы, которые ничего не подозревают. И до тех пор пока им не станут известны пикантные особенности экосистемы, производителям овец и устриц нет нужды выяснять отношения. По идее, просвещением должно заняться государство или общество в лице четвертой власти, однако местные потребители и так все знают, а приезжие не являются предметом первоочередного внимания. Словом, логику Коуза необходимо приспособить для случаев, когда внешние эффекты простираются далеко за пределы сферы их происхождения. Под этот случай попадает политкорректность, и вопрос, стало быть, в том, каким образом постоять за себя потерпевшим, удаленным от эпицентра событий.

А. Пигу первым исследовал внешние эффекты деятельности, затрагивающие не ее непосредственных участников, а третьих лиц, и вывел из них «провалы рынка». Согласно его заключению, их обязано сглаживать государство, и в этом качестве оно незаменимо. Например, оно штрафует фирмы, если те попутно с производством что-то портят (обычно загрязняют) [47] Pigou, Arthur Cecil. The Economics of Welfare. London, 1920. В рус. перев.: Пигу А. Экономическая теория благосостояния: В 2 т. М.: Прогресс, 1985. . Коуз выдал рыночное решение взамен государственного вмешательства. Уже упоминавшийся Киотский протокол стал воплощением именно этой его идеи [48] Томас Г. Титенберг. Эволюция торговли квотами на выбросы // Как экономическая наука помогает сделать нашу жизнь лучше. М.: Изд-во «Институт Гайдара», 2011. С. 65–90. . Наряду

с парниковыми газами, так же регулируется ряд других выбросов, например кислотные дожди, оксиды азота, этилированный бензин [49] Томас Г. Титенберг. Эволюция торговли квотами на выбросы // Как экономическая наука помогает сделать нашу жизнь лучше. М.: Изд-во «Институт Гайдара», 2011. С. 72–73. …

Подход универсален, и он может лечь в основу регуляции любого рода вреда, в чем бы тот ни состоял. Но это верно лишь при условии, что мы в принципе способны измерить этот вред, в противном случае нет предмета регуляции. За вычетом этого ограничения нет причин, мешающих перенести опыт экономистов с атмосферы на сферу символического, а с рек — на потоки текстов. Я хочу сказать, что как в обычной биоэкологии госрегулирование замещается рынком квот, так и блюдущая экологию эфира политкорректность может уступить место регуляторам рыночного типа. Политкорректность — это тотальная, не регулируемая по высоте коса, выкашивающая отклонения без разбору. Она применяется за неимением лучшего, так как осудить или запретить можно не измеряя и не вдаваясь в детали, достаточно фиксировать факт отклонения. А чтобы регулировать отношения тоньше, чем просто «да/нет» или «ноль/единица», нужно измерять и соизмерять . Тут как нельзя кстати то, что благодаря отражению в интернете символические эффекты становятся измеримы. Этим открывается возможность для рыночного подхода Коуза применительно к символическому полю.