Дэвид Гребер - Долг: первые 5000 лет истории

Ситуация в Венеции, первой ступившей на этот путь, показательна: здесь были ремесленные цехи, но не было купеческих гильдий, поскольку последние создавались для защиты от правительства, а в Венеции купцы сами были правительством (MacKenney 1987; Mauro 1993:259–260).

Их обвинили одновременно и в ереси, и в содомии: см. Barber 1978.

Невозможно «доказать» исламское происхождение европейских переводных векселей, но было бы странным его отрицать, если учесть объем торговли между двумя берегами Средиземного моря. Бродель (Braudel 1995: 816–817) предполагает, что эта идея попала в Европу через еврейских торговцев, которые, как мы знаем, уже давно использовали их в Египте.

Существовало бесчисленное количество валют, каждая из которых могла в любой момент «усилиться» либо «ослабеть» или же ее курс мог колебаться. Переводные векселя также позволяли купцам эффективно участвовать в спекуляции деньгами и даже обходить законы против ростовщичества, после того как стало возможным оплачивать переводной вексель, выписав другой вексель на несколько большую сумму со сроком действия несколько месяцев. Это называлось «сухим обменом» (de Roover 1944), и церковь с течением времени стала относиться к нему все более скептически, что послужило толчком для изобретения новых финансовых инструментов, позволявших обойти закон. Стоит отметить, что процентная ставка по таким торговым ссудам обычно была довольно низкой — максимум 12 %, что резко контрастировало с потребительскими кредитами. Это свидетельствует о том, что такие сделки становились все менее рискованными (историю процентных ставок см. в: Homer 1987).

«В очень многих отношениях, например в организации рабского труда и управлении колониями, в имперской администрации и торговых институтах, в морской технологии, мореплавании и бортовом вооружении, итальянские города-государства были прямыми предшественниками португальской и испанской империй, в становление которых итальянцы внесли столь весомый вклад и из эксплуатации которых они извлекали столь значительную выгоду» (Brady 1997:150).

Судя по всему, изначально они использовали греческих рабов, иногда — арабов, захваченных в плен во время крестовых походов, и лишь затем африканцев. Тем не менее именно эту экономическую модель португальские купцы позже перенесли на атлантические острова вроде Канарских и далее — на Карибы (Verlinden 1970; Phillips 1985:93–97; Solow 1987; Wartburg 1995).

Этот аргумент выдвигает Дюби (Duby 1973). «Круглый стол» изначально был разновидностью турнира, а в начале XIV века эти турниры превратились в подражание двору короля Артура, а их участники брали на себя роли рыцарей Круглого стола: Галахада, Гавейна, Борса и др.

Это также было время, когда технологические новшества, особенно изобретение арбалета и появление профессиональных армий, снизили роль рыцарей в бою (Vance 1973).

Этот аргумент первым выдвинул Ванс (Vance 1986:48). Сходство еще более очевидно в романе «Парсифаль», который был написан Вольфрамом фон Эшенбахом двадцатью годами ранее и в котором рыцари «свободно скитаются по Испании, Северной Африке, Египту, Сирии, доходя до Багдада, Армении, Индии и Цейлона» (Adolf 1957:113), — в нем есть бесчисленное количество отсылок к исламу (Adolf 1947, 1957). Все эти края были известны европейцам той поры только благодаря торговле. Тот факт, что те редкие торговцы, что появляются на страницах романа, никогда не вызывают симпатии, имеет мало значения.

Вагнер “Die Wibelungen: Weltgeschichte aus der Sage” (1848) — или, в переводе, «Всемирная история на основании сказания». Я излагаю доводы Вагнера исходя из другого прекрасного, хотя и порой экстравагантного эссе Марка Шелла под названием «Объяснение Грааля» (“Accounting for the Grail” 1992:37–38). На самом деле доводы Вагнера сложнее: они сосредотачиваются на бесплодной попытке императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы покорить итальянские города-государства и на отказе от принципа, в соответствии с которым собственность может проистекать только от короля; на смену ему пришла купеческая частная собственность, которая отражена в финансовой абстракции.

Шелл считает, что в Грааль трансформировалось более древнее понятие рога изобилия, или неистощимой мошны, в эпоху, которая «только начинала привыкать к чекам и кредиту», и отмечает связь этой легенды с тамплиерами, а также с тем фактом, что Кретьен, имя которого означает «христианин», по-видимому, был обращенным евреем. Вольфрам также утверждал, что почерпнул легенду из еврейского источника (Shell 1992: 44–45).

Даже Китай часто пребывал в состоянии раздробленности. Почти все средневековые проекты построения империй внедрялись в жизнь не профессиональными армиями, а кочевыми народами — арабами, монголами, татарами и тюрками.

Он сравнивает деньги не только с почтальоном, но еще и с «правителем», который также находится за пределами общества, для того чтобы управлять взаимодействием между нами и регулировать его. Интересно отметить, что Фома Аквинский, на которого аль-Газали мог повлиять напрямую (Ghazanfar 2000), принимал довод Аристотеля о том, что деньги — это социальная условность, которую люди могут легко изменить. В позднем Средневековье в католицизме эта точка зрения стала на какое-то время доминирующей.

Насколько мне известно, единственным ученым, который отметил эту связь, был Бернар Фор, французский исследователь японского буддизма: Faure 1998:798; 2000:225.

Однако позже, когда сделки с наличностью получили более широкое распространение, термин стал применяться к небольшим суммам наличности, которые вносились как первый взнос — скорее в значении задатка. О симболонах в целом: Beauchet 1897; Jones 1956:217; Shell 1978:32–35.

Уайтакер (Whitaker 2002:10) отмечает, что для Аристотеля «значение слова определяется условностью, равно как и важность, которой наделяется бирка, метка или билет, зависит от соглашения между заинтересованными сторонами».

Однако они верили, что эти формулы обобщали или «сплачивали» суть этих секретных истин, которые раскрывали мистерии: слово «симболон» происходит от глагола «симбаллейн», означавшего «собирать, объединять или сравнивать».

Все свои знания о симболонах мы черпаем из христианских источников. Позднее христиане приняли собственный симболон — кредо, который оставался основным соответствием термина «символ» на протяжении Средних веков (Ladner 1979).

Или Псевдо-Дионисий, поскольку настоящим Дионисием Ареопагитом был афинянин, живший в I веке и обращенный в христианство святым Павлом. В своих произведениях Псевдо-Дионисий пытается примирить, с одной стороны, неоплатонизм с его пониманием философии как процесса освобождения души от материальной сущностии ее воссоединения с Божественным, а с другой — христианское вероучение. К сожалению, его наиболее значимое произведение — «Символическое богословие» — было утрачено, но все дошедшие до нас труды так или иначе касаются этого вопроса.