Карл Поланьи - Избранные работы

Теперь, если бы это определение человека было верным, то любое человеческое общество должно было бы иметь отдельную экономическую систему, базирующуюся на экономических мотивах, как это было в XIX веке. Именно поэтому рыночный взгляд на человека – это также и рыночный взгляд на общество. На самом деле характерным для человеческих обществ является как раз отсутствие таких отдельных и определенных экономических институтов. Именно это имеется в виду, когда говорят, что экономическая система укоренена в социальных отношениях.

Тем самым современная вера в экономический детерминизм находит свое объяснение. Там, где есть отделенная экономическая система, требования этой системы определяют все другие институты в обществе.

Альтернатив этому не существует, поскольку этого не позволяет зависимость человека от материальных благ. То, что экономическая детерминация была характерной чертой XIX века, связано именно с тем, что в этом обществе экономическая система была отделена и отлична от остальной части общества, базируясь на отдельном наборе мотивов (голод и выигрыш).

Подведем некоторые итоги. Задача приспособления организации жизни к реально существующей индустриальной цивилизации по-прежнему стоит перед нами. Наше отношение к людям и природе должно быть пересмотрено. Атомная бомба сделала эту проблему более настоятельной.

Цивилизация, которую нам хотелось бы видеть, – это индустриальная цивилизация, в которой удовлетворены основные требования человеческой жизни. Рыночная организация общества потерпела неудачу. Развиваются какие-то другие формы организации. Задача огромной сложности – интегрировать общество по-новому. Это проблема новой цивилизации. Но этому не должен препятствовать фантом экономического детерминизма. Нас не должно вводить в заблуждение представление о природе человека, бедное и нереалистичное (дуалистическая ошибка), согласно которому побуждения, служащие основой для организации производства, вызваны мотивами одного вида, а побуждения, лежащие в основе коллективных усилий, направленные на воспитание законопослушных граждан и должные обеспечивать высокие политические достижения, проистекают из мотивов другого вида. Не думайте, что экономическая система обязана ограничивать наши стремления к достижению идеалов в обществе. Ни одно общество, кроме того, которое укоренено в рынке, не детерминируется экономической системой.

Рассмотрим проблему свободы. Свободы, которые мы больше всего лелеем, – гражданские свободы (свобода слова, печати и т. п.) – были побочным продуктом капитализма. Должны ли они исчезнуть вместе с капитализмом? Вовсе нет. Думать так – значит просто поддаваться иллюзии экономического детерминизма, который имеет силу только в рыночном обществе, Хайековский страх рабства – это лишь нелогичное приложение экономического детерминизма к нерыночной экономике. Мы можем иметь больше гражданских свобод, и, безусловно, мы можем расширить гражданские свободы в индустриальной сфере. Мистер Барнхэм тоже проповедовал нечто грандиозное, как казалось в соответствии с положениями марксизма, по поводу того, какому классу должна принадлежать власть и пр., – все в соответствии с положениями экономического детерминизма. Тем не менее он подразумевает конец рыночной экономики, единственно по отношению к которой такой детерминизм применим. Lasciate ogni speranza [8] Lasciate ogni speranza, voi ch'entrante – «Оставь надежду всяк сюда входящий» (надпись над входом в ад в «Божественной комедии» Данте). экономического детерминизма уже позади. Вместе со свободой от порабощения рынком человек также завоевал и более важную свободу: его воображение опять свободно создавать и формировать общество. А кроме того, человек приобрел уверенность в том, что он может иметь всю полноту свободы, для которой он готов планировать, организовывать и охранять.

Herskovits H.J. The Economic Life of Primitive People. 1940.

Loeb E. M. The Distribution and Function of Money in Early Society. 1936.

Lowie. Social Organisation. ESSc, Vol. XIV.

Mair L. P. An African People in the Twentieth Century. 1934.

Malinowski B. Argonauts of the Pacific. 1930.

Thurnwaid R. Economic In Primitive Communities. 1932.

Первое столетие Эпохи машин близится к концу в обстановке страха и трепетания. Своим баснословным материальным благосостоянием оно обязано добровольному и, более того, восторженному подчинению человека потребностям машины.

В самом деле, либеральный капитализм был первой реакцией человечества на вызовы промышленной революции. Чтобы устранить преграды развитию сложной и могучей техники, мы превратили нашу экономику в саморегулирующийся конгломерат рынков и построили свои представления и систему ценностей на принципах этой небывалой инновации.

Сегодня мы уже не столь уверены в правильности всех этих представлений и в значимости всех этих ценностей. Вряд ли можно утверждать, что либеральный капитализм все еще существует где-либо за пределами Соединенных Штатов. Перед нами снова встает вопрос, как организовать жизнь в обществе машин. За поблекшим фасадом рыночного капитализма кроется призрак индустриальной цивилизации с ее калечащим разделением труда, стандартизацией жизни, преобладанием механизма над организмом и организации над самодеятельностью. Даже наука подвержена приступам помешательства. Это неизбывная угроза.

Простой возврат к идеалам прошлого столетия не поможет нам. Мы должны принять вызов будущего, хотя не исключено, что для этого потребуется потеснить промышленность с занимаемого ею места, чтобы интегрировать в общество чуждую ему машину. Чаяние индустриальной демократии не просто ведет к поискам решения проблем капитализма, как многие думают. Это поиски ответа на вопрос, что делать с индустрией как таковой. Вот в чем заключается подлинная проблема нашей цивилизации.