Коллектив авторов - Методологические проблемы социально-гуманитарных наук

Сама деятельность по производству новых людей (а значит, и все связанные с ней занятия и профессии) утратила бы смысл, стала излишней и даже вредной для человеческого рода, порождая опасность перенаселения, если бы новые люди не были призваны занять со временем место умерших.

Наконец, все социальные практики, целью которых является передача знаний, поддержание и развитие традиции, – с одной стороны, практики обучения, с другой стороны, практики фиксации знания (письма, рисования и др.), – также вызваны к жизни тем, что люди умирают, унося с собой все накопленные, непереданные и незафиксированные знания, умения и навыки. Но передача и фиксация требуют символического выражения. Для запечатления информации необходимо представить ее в какой-то символической форме, доступной пониманию других людей. И это делает необходимым развитие естественных языков и других систем кодирования информации.

Перейдя к организационной сфере, мы видим, что в любой форме социального устройства существует система социальных ролей и статусов, не привязанных жестко к определенным лицам, так что, когда какая-то «позиция» в силу смерти занимающего ее лица освобождается, вакансия может быть занята другим лицом, обладающим необходимым набором компетенций, даже если он по своим индивидуальным характеристикам (внешности, характеру, темпераменту, стилю поведения, личностным качествам) разительно отличается от своего предшественника. Кроме того, практически во всех системах управления структура социальных статусов и ролей обязательно дополнена системой правил, регулирующих процедуру наследования или иной способ передачи власти, прав и полномочий. Все это необходимо для бесперебойного функционирования общественного организма на фоне смертности человеческих индивидов, реализующих управленческие функции.

Можно привести немало исторических примеров, свидетельствующих о том, что во все времена одной из важнейших забот правителей была проблема наследования власти. Задача всегда виделась двоякой: во-первых, обеспечить преемственность управленческой политики, во-вторых, предотвратить хаос, всегда сопутствующий государственному перевороту. Одним из примеров таких попыток может служить система тетрархии (четверовластия), разработанная римским императором Диоклетианом в конце III в. В результате проведенной этим правителем реформы все властные полномочия в империи были разделены между двумя верховными правителями, называемыми августами, один из которых управлял восточной, а другой западной частью государства. У каждого августа был более молодой помощник – цезарь, который по смерти или удаления от власти августа автоматически занимал его место и должен был выбрать себе нового цезаря. Эта стройная система передачи власти, по мысли Диоклетиана, должна была лишить легионы решающего голоса при выборе нового императора и избавить государство от смут, которые нередко возникали в связи со смертью императора и необходимостью выбора нового правителя. Первыми августами были Диоклетиан и Максимиан, а цезарями – Галерий и Констанций Хлор (отец будущего императора Константина Великого).

К сожалению, надежды императора-реформатора не оправдались. В 305 г. оба августа – Диоклетиан и Максимиан, сложив свое звание, удалились в частную жизнь, вместо них августами стали Галерий и Констанций Хлор. Однако на этом череда законных передач власти прекратилась, не успев и начаться. Последующие смуты положили конец системе тетрархии, которая прекратила свое существование в первой четверти IV в.

История знает немало примеров, когда именно слабо проработанная или необеспеченная система передачи власти становилась причиной политических и социальных катастроф в жизни государств и народов. Достаточно вспомнить период истории государства Российского после смерти царя Ивана Грозного вплоть до воцарения династии Романовых (с 1583 по 1613 г.).

Царь Иван Грозный убил своего сына и не имел достойного наследника. После недолгого царствования другого его сына, Феодора, на престоле оказался Борис Годунов, который, впрочем, и при жизни Ивана Грозного был фактическим правителем России. После же смерти Бориса Годунова его сын Федор недолго продержался не престоле. Как пишет о нем Н. И. Костомаров, «новый царь был шестнадцатилетний юноша, полный телом, бел, румян, черноглаз и, как говорят современники, «изучен всякого философского естествословия». Ему присягнули в Москве без ропота, но тут же говорили: «Не долго царствовать Борисовым детям! Вот Димитрий Иванович придет в Москву» [Костомаров 2006, с. 412]. Тем временем Лжедимитрий I уже подъезжал к Москве.

Сфера материального производства, на первый взгляд, имеет мало общего со смертью. Вещи, производимые людьми, обладают собственным физическим существованием и нередко надолго переживают и своих творцов, и своих владельцев. Живым олицетворением экзистенциального контраста между эфемерным человеческим существованием и долгой жизнью рукотворных вещей являются музеи, где выставлены предметы, которых касались руки давно умерших людей.

Однако и в этой сфере факт смертности человека получает своеобразное преломление: ответом на него является унификация технологических процессов, стандартизация производимой продукции. Превращение человека в «винтик» производственной машины практически полностью нейтрализует риски, связанные с непредвиденным выбыванием участников производственного процесса. Сложившееся в индустриальную эпоху машинное конвейерное производство – это поистине та сфера человеческой деятельности, по отношению к которой, как ни к какой другой, справедлив принцип «Незаменимых людей нет». Это ли не победа над смертью, хотя бы в одном и чрезвычайно узком аспекте? Ответ был бы, безусловно, утвердительным, если бы смысл жизни человека сводился целиком к материальному производству и если бы ценность человеческого существования не связывалась прежде всего с уникальностью каждой отдельной личности.

Вот почему проблема смерти наиболее явно представлена в сфере духовного производства, которая в своих продуктах наиболее полно отражает человеческую индивидуальность. Сама эта сфера, сфера производства смыслов, имеет весьма сложную структуру. Отображая классификацию форм общественного сознания, она в то же время не тождественна ему. Духовное производство охватывает формы общественного сознания лишь в той их части, которая связана со специализированной деятельностью, требующей определенных компетенций и направленной на создание востребованных обществом продуктов.

Сознание же общества как сознание надындивидуальное, включающее духовный опыт индивидов, но не сводимое к нему, а существенно дополняющее его опытом интерсубъективных взаимодействий во всех четырех сферах социального и суммой накапливающихся в ходе исторического развития артефактов этого опыта, складывается и развивается во многом стихийно, без участия специализированной деятельности по производству духовных продуктов.