Алексей Сокин - Проблемы западноевропейской морской торговли XIII – XV века в освещении российской медиевистики

Вообще Кафе посвящено достаточно большое количество исследований. Все дореволюционные историки единодушны в том, что Кафа имела особенный статус среди итальянских колоний. «Граждане Кафы, – как писал Н. Н. Мурзакевич, – имели собственные: законы, тариф, монету, герб и свое начальство» [189]. Основание Кафы позволило генуэзцам первыми появиться в Каспийском море и начать выгодный торг с местными народами [190]. Правосудие генуэзской Кафы высоко ценилось не только приезжими купцами, но и местным населением, не раз прибегавшим к их помощи. «Порядок в управлении, правосудие и бескорыстие консулов, беспристрастное ограждение прав каждого и примерная честность поселенцев, были причиною, что Кафа в короткое время могла сравниться в блеске с другими могущественными европейскими городами» [191]. Экономическая жизнь Кафы заключалась в том, что она существовала за счет высоких налогов, принося еще при этом огромный доход генуэзскому купечеству. Однако, расцвет Кафы не был очень долгим. В связи с появлением татар и осложнением отношений с ними генуэзское правительство, как отмечали Н. Н. Мурзакевич и М. Волков, в мае 1453 г. передало все полномочия на управление Кафой Банку Св. Георгия, надеясь малыми средствами сохранить свое влияние в этой области. Передача эта, по мнению М. Волкова, заключалась в нескольких условиях: в праве владения всеми территориями и имуществом, праве сбора пошлин и налогов, праве судопроизводства над местным населением. Но упадок Кафы ознаменовал собой упадок восточного направления генуэзской торговли, удержать или восстановить который не смогли даже капиталовложения владельцев Банка. Как отмечал Н. Н. Мурзакевич, «славное имя Лигурийских поселений в Крыму» окончательно исчезло после установления могущества Оттоманской порты и грабежа турков [192].

Последний период существования генуэзской Кафы подробно рассматривался в статье заведующего Феодосийским музеем древностей Людвика Колли (1849–1917) «Кафа в период владения ею Банком Святого Георгия (1454 – 1475)». Автор анализировал внутреннее устройство Кафы второй половины XV в. в сравнительной перспективе с ее более ранними формами. Колли, как и другие историки, утверждал, что данное поселение складывалось постепенно: сначала в законных пределах, отведенных им татарами, а потом с захватом уже татарских территорий и образованием слобод. Высшую администрацию Колли, в отличие от Мурзакевича, не идеализировал, больше всего нареканий у него вызывало как раз судопроизводство. В обозначенное двадцатилетие, несмотря на сохранившиеся обширные полномочия консулов и кафской администрации, их статус значительно упал. Если раньше консул Кафы был вторым человеком в Генуэзской республике (после дожа), то сейчас он назначался по постановлению главного совета банка одновременно с массарием и провизором, которые должны были меняться своими должностями каждый год в течение трех лет [193]. Консул, по-прежнему, отчитывался по истечении своего срока, но это, однако, как считал Колли, не мешало ему злоупотреблять своим положением. Исследователь отмечал учащение подобных случаев, например, в 1463 г., когда консул незаконно ввел дополнительные сборы и налоги якобы для ремонта городских укреплений; в 1464 г., когда выяснилась значительная недостача в казне. Да и само судопроизводство, как отмечал автор, отличалось взяточничеством, волокитой и защитой интересов богатых купцов. Таким образом, Л. П. Колли главную причину упадка генуэзской торговли видел не во внешнеполитических факторах, связанных с появлением турок, а в сугубо экономических, когда злоупотребления местной администрации привели к резкому падению торговли [194].

Член Одесского общества истории и древностей Михаил Волков, наоборот, усматривал в кафской администрации, назначавшейся Банком, воплощение мудрости, решительности и честности [195]. А вмешательство внешнего фактора в лице турок не позволило генуэзцам осуществлять морскую торговлю, вследствие чего Банк нес огромные убытки, вкладывая сюда большие средства, а взамен не получал ничего. И даже, несмотря на благосклонность хана Менгли-Гирея (которого Н. Н. Мурзакевич, напротив, считал виновником истребления последних купеческих семей в Кафе [196]), конец торговли был предрешен [197].

М. Волков также акцентировал внимание на политическом факторе и на основе актового материала показал, как разворачивались события в XV в., как умело использовали политическую ситуацию Византийской империи итальянские морские республики в своих целях, каким образом увеличивали круг своих союзников и к каким государственным махинациям прибегали, чтобы добиться уничтожения своего соперника. О том, что византийское наследство было яблоком раздора для венецианцев и генуэзцев, упоминали и другие исследователи (Ф. К. Брун, Н. Н. Мурзакевич, М. М. Ковалевский и др.). Однако, в основе конфликта отечественные историки выделяли и некоторые особенные причины. Например, Ф. К. Брун считал непосредственным толчком к венецианско-генуэзской войне «перевес генуэзцев на Черном море» и стремление последней брать пошлины с любых судов, проходивших мимо Кафы [198].

Итак, М. Волков рассматривал политическую сторону средневековой морской торговли итальянских республик, не вдаваясь в подробности ее экономического развития, однако, считал, что всю политику этого периода пронизывал купеческий дух и купеческий взгляд итальянских общин, каждая из которых стремилась добиться собственного преобладания на этом направлении торговли. Конец же этому соперничеству положила третья сила, пришедшая неожиданно со стороны в лице легендарного Тамерлана [199]и вытеснившая в середине XV в. всех итальянцев с черноморского побережья. О наличии третьей силы в соперничестве двух морских держав упоминали многие исследователи. Как правило, и Ф. К. Брун, и М. Волков, и Н. Н. Мурзакевич связывали эту силу с монголо-татарскими ханами, установившими вассалитет над территориями Латинской империи. Именно татары до появления Тамерлана часто вмешивались в междоусобную борьбу итальянских республик, способствуя тем самым их временному единению, как в случае разграбления Таны, или, наоборот, обострению соперничества при захвате Кафы. Именно в последнем случае, как считал Ф. К. Брун, венецианцы надеялись привлечь татар в качестве союзников в войне против Генуи, что, впрочем, было безуспешно. Так же, как и генуэзцы, венецианцы использовали эту третью силу при решении вопроса о византийском наследстве, склоняя татар к поддержке династии Палеологов. Об источниках конфликтов между татарами и генуэзцами большинство исследователей не писало. Н. Н. Мурзакевич попытался разобраться в этом вопросе и тут же возложил всю вину за военные инциденты на генуэзцев, усматривая в их действиях надменность, высокомерность, презрение [200]. Именно оскорбление татарина генуэзцем, как отмечало большинство историков, стало поводом для военного конфликта, разорения Кафы и уничтожения большинства итальянских купцов, в том числе и венецианцев.