Артем Ляхович - Битва при Наци-Туци

За все, что связано с работой ценностей и эмоций, отвечают архетипы. Без них сознание «не видит» ценности — ему все равно, даже если рассудок говорит «смотри, как это важно!» И сколько бы он не объяснял эмоциям, что Золушке надо сочувствовать, а Мачехе наоборот, — без архетипов все насмарку.

Насколько рассудок — интерфейс операционной системы — далек от ее недр, где работают драйверы-архетипы, видно по нашей реакции на искусство. Мы ревем навзрыд над судьбой Белого Бима Черное Ухо, хоть и отлично знаем, что это кино, которое понарошку, и что киношного Бима (который не Бим, а Шарик, или как его там) никто и не думал мучить до смерти, а напротив — после съемок ему вручили полную миску ливера, ибо заслужил. Знаем, но все равно переживаем так же сильно… хотя — чего уж там! — не «так же», а гораздо сильнее, чем в жизни. Жизнь мелькает сплошной текучкой — и не успеваешь иной раз пережить все, как надо; а искусство бьет прямо в архетипы.

…Что-то это нам напоминает, верно? Что-то, о чем здесь уже говорилось.

Мы знаем, что придуманный мир придуман, но переживаем его сильней, чем настоящий, потому что он бьет прямо в архетипы.

А представляете, что будет, если бить нам прямо в архетипы, и при этом мы забудем, что придуманный мир придуман?

А ведь в рекламе мы это почти забываем.

Нет, мы посмеиваемся, конечно, когда замогильный голос декламирует — «Любовь! Самое драгоценное, что есть у человека! Дари любовь с каждым глотком кваса „Драгоценный“!» — но в супермаркете все равно останавливаемся именно перед этим квасом. Увидев знакомый бренд, архетипы тихонько попискивают — едва-едва, рассудку и не слышно. Это называется внушением.

Сейчас мы с вами осознаём ту же штуку, которую осознали когда-то, когда хорошенько познакомились с компьютером: интерфейс операционной системы — не весь компьютер, а его надстройка. Верхушка айсберга.

Только теперь мы сознаем это про наш собственный рассудок. В котором все стройно и красиво, как в Windows, и который не показывает нам ни одной фоновой программы.

Мы — это вовсе не только наш рассудок. А для манипулятора мы — совсем не наш рассудок. Для него мы — ходячие вязанки архетипов. Манипулятор делает прямо в них, как медсестра в вену, инъекции своих идей: Любовь — это квас, Семья и Уют — это тапочки, Истина — партия влиятельного бандита, семпронийцы — враги, которых надо убить, пока они не убили тебя.

Стоит нам осознать это — и логика подводит нас к невеселой истине (с маленькой буквы): слоган не имеет ничего общего с целями его авторов. Слоган и цели — разные вещи. Они никогда не совпадают.

А это значит, например, что митинг, где звучат какие-то лозунги и требования, организован не ради них. Любой лозунг любого митинга — квас, привязанный к Любви. Кажется: поорем его — и обязательно наступит Справедливость, к которой манипулятор прилепил наш лозунг. Так, во всяком случае, кричит нам архетип справедливости, куда была сделана инъекция.

А еще это значит, что любое массовое волеизъявление — когда весь народ, как один, выбирает Вождя (или хочет присоединиться к Семпронии, или сметает с прилавков квас и тапочки, или…) — любое такое волеизъявление говорит не столько о единомыслии народа, сколько об эффективной рекламной компании.

Нет, конечно, от этого оно не перестает быть полноправным: все мы выбираем, подставлять нам свои архетипы под виртуальный шприц, или нет.

Для того, чтобы вы ставили перед собой такой выбор, я и пишу эту книжку. Многие люди обходятся без него: зеркала нашептывают решение, и кажется, что выбора-то никакого и нет. Ответ очевиден! — покупай квас с тапочками! голосуй за Партию Истины! бей семпронов!..

…А еще все это значит, что любое приближение к вашим архетипам, если оно не бескорыстно, надо бы блокировать. Бескорыстно искусство: ему ничего не нужно от вас — оно просто трясет вашу душу, чтобы вы лучше прочувствовали сущность жизни.

Нет, вам самим выбирать, конечно. Но лучше подпустить к своим архетипам Белого Бима Черное Ухо, чем слоган со шприцом.

Узнать врага — сделать первый шаг к победе. Невидимый враг непобедим.

Теперь, когда мы узнали, что живем не только в реальном, но и в виртуальном мире — мы знаем, как минимум, то же, что знал Сократ. Помните? «Я знаю, что ничего не знаю».

Это уже что-то. Теперь мы перед тем, как ринуться в озеро со скалы, успеем спросить себя: «а не мираж ли?»

А еще мы знаем, что наш враг, скорей всего, сидит совсем не там, где его рисуют привычные симулякры. Наш враг — сам виртуальный мир.

Мы не можем его уничтожить. Но мы можем сделать так, чтобы он не уничтожил нас. Мы можем не дать ему себя обмануть, не дать удержать себя в зеркальном зале. Мы знаем, что враг Семпронии — не Тиция, а враг Тиции — не Семпрония. Мы знаем, что их обоюдный враг — тот, кто им это внушает.

И нам предстоит сражение. Битва при Туци-Наци (или Наци-Туци) — это вовсе не только та битва, которая произошла в тыща стопицот бородатом году. Эта битва происходит всегда и постоянно — в наших с вами умах. Не участвовать в ней нельзя.

…Вооружаемся. Наша боевая сила — сомнение; наше оружие — специальная методика, позволяющие определить коэффициент КВН — Кто Врет Наглее.

Мы знаем: в любом отражении любого события есть доля лжи. Дело за малым: как определить, где искомые двадцать процентов вранья, и где — восемьдесят правды?

А здесь нам с вами придется прочувствовать то, что уже, в общем-то, было ясно и раньше: достоверных критериев, позволяющих однозначно отделить правду от лжи, у нас нет. На то симулякр и симулякр.

Почему? Да потому, что мы не сможем проверить, «где тут кит, а где тут кот». (Это у Бориса Заходера есть такая замечательная поэма — «Кит и кот».) В подавляющем большинстве случаев не сможем — потому что не полетим в Бейрут, Каир или Сараево, не полезем в архивы, не переселимся в библиотеки.

А раз не сможем — значит, и понятия эти бесполезны. Отныне про стопроцентную правду в истории и новостях предлагаю забыть. Взамен нее нам здесь пригодится другая система координат: вероятность.

События, о которых мы узнаем из медиапространства, обычно нельзя ни доказать, ни опровергнуть; но вероятность их правдивости/ложности можно не только определить, но и сделать это вполне научно.

А это значит, что даже если самый точный, самый научный метод установит Крайнюю Маловероятность (Почти-Невероятность) события — все равно останется какая-нибудь одна стотысячная доля его вероятности. И если она сработает — раз на сто тысяч, — это не значит, что метод нужно отправить на помойку: в других 99999 случаях сработает именно он.