Дмитрий Быков - Литературная мастерская [От интервью до лонгрида, от рецензии до подкаста] [litres]

Упражнение 7. Хостинг

Наконец, выберите хостинг – например, один из тех, которые я приводила выше.

После этого вы должны позаботиться о том, чтобы подкаст появился в iTunes. Вот краткая инструкция:

• Зайдите на https://itunesconnect.apple.com и залогиньтесь под своим Apple ID.

• Выберите пункт Podcasts Connect.

• В появившееся поле скопируйте ссылку на RSS-фид вашего хостинга.

• Убедитесь, что в описании, названии и других текстах нет ошибок.

• Нажмите кнопку «Сохранить», а затем «Отправить». После этого подкаст будет отправлен на проверку.

Александр Горбачёв,

журналист, редактор, музыкальный критик. Сценарист креативной студии Lorem Ipsum. В прошлом – заместитель главного редактора «Медузы», главный редактор журнала «Афиша» и сайта «Афиша-Волна»

Каждый журналист – в некотором роде Шахерезада.

Ему или ей нужно рассказать историю. Рассказать так, чтобы читатель [66]не захотел переключиться на что-нибудь другое, пока длится рассказ. Так, чтобы ее можно было прервать на любом месте – и к ней захотелось вернуться. Так, чтобы через некоторое время читатель пришел за следующей.

Эта нехитрая притча особенно важна для нарративной журналистики: чем дольше автору нужно удерживать внимание аудитории, тем больше конкурентов у него появляется. Новость – единица информации, потребление которой не требует времени. Новостной фичер – материал, кратко излагающий причины и следствия конкретного события, – в идеале конкретен и сосредоточен. Интервью может занимать сколько угодно страниц, но, как правило, не выходит за пределы ясной системы персонажей: один спрашивает, другой отвечает.

У лонгрида – иной замах: он претендует на то, чтобы описать окружающий мир во всей его сложности и противоречивости. Такой подход отнимает больше времени – и у автора, и у читателя – и предполагает опыт иного типа: в лонгридах, как правило, есть герои, которым симпатизируешь или которых ненавидишь; есть драматургия; есть интрига; и вовсе не обязательно есть окончательный ответ на поставленный вопрос.

Проще говоря, это жанр, который нуждается в читательских инвестициях. Вспомните: наверняка и вам не раз приходилось, увидев перед собой материал на условные 40 экранов, задумываться, готовы ли вы тратить на него свою жизнь (особенно если речь идет о так называемой сложной теме, будь то люди с ВИЧ или домашнее насилие). У читателя всегда есть выбор – и в случае лонгрида этот выбор особенно широк: можно потратить полчаса на текст, а можно – на просмотр сериала, игру или футбольный матч. Каждый из этих типов досуга – тоже ведь в каком-то смысле лонгрид, где есть герои, сюжет и интрига. Чтобы конкурировать с ними, журналист должен уметь рассказать свою историю как минимум не хуже. Иначе султан заснет, вызовет танцовщиц, решит выпить вина с евнухом – в общем, произойдет ровно то, чего так боится Шахерезада: ее перестанут слушать.

Зачем вообще нужен сторителлинг в журналистике?

Американская художница и музыкант Лори Андерсон объясняла принципиальную важность сторителлинга так: «Люди – это животные, которые рассказывают истории». Умение рассказывать истории вполне буквально делает нас людьми, в том числе, как минимум по одной из версий, с эволюционной точки зрения [67]. Оно же помогло нам как биологическому виду подчинить себе планету: как хорошо пишет в книге Sapiens Юваль Ной Харари [68], человек разумный смог победить другие конкурирующие виды в первую очередь благодаря тому, что научился создавать нарративы, дающие общие ценности и общие цели, позволяющие формировать социальные структуры и сотрудничать в их рамках.

Истории и сегодня составляют ткань человеческого бытия. У нашей жизни – типовая нарративная структура: с началом, серединой и неизбежным концом.

Каждый наш день – это отдельная история, которая начинается, когда мы просыпаемся, и заканчивается, когда мы засыпаем. В любой момент мы в разных стадиях проживаем сразу несколько историй – и нам бывает неуютно, когда мы попадаем в историю, которая не хочет заканчиваться вопреки внутренней логике нарратива.

В информационном обществе истории становятся одной из основных валют. Истории о себе рассказывают бренды, музыканты, пространства, политики; да и самым растущим форматом в соцсетях в последние годы тоже являются именно истории (stories). Менеджеры цифровой реальности все понимают про сторителлинг – и вовсю используют его механизмы, чтобы посадить нас на крючок. Подозреваю, что не только мне знакомо досадное ощущение «залипания» в Facebook или Instagram, когда ты вроде бы и хочешь уже отложить телефон, но продолжаешь крутить дальше и дальше, умножая собственную фрустрацию и невроз. Откуда берется это ощущение? Я полагаю, оно создано специально: любая лента соцсети (да и многих традиционных медиа) представляет собой метанарратив, историю, состоящую из других историй, которая никогда не заканчивается. Ее целенаправленно рассказывают нам так, чтобы мы постоянно оставались в ней в поисках финала. Результатом зачастую становится тревога.

Именно здесь на помощь может прийти, скажем так, профессиональный сторителлинг – и, в частности, журналистика: ее роль оказывается тем более важной, что она имеет дело с нарративной организацией той же самой реальности, что закрепощает нас в соцсетях.

На мой взгляд, главная функция журналистики как таковой – выделение космоса из хаоса. Проиллюстрировать этот тезис можно, сравнив все ту же ленту Facebook с главной страницей любых качественных медиа: с одной стороны – хаотическая мешанина информации (у кого-то родился ребенок, кто-то неудачно прокатился на такси, кто-то отдыхает, а кто-то размышляет о глобальном потеплении); с другой – внятная и выстроенная картина происходящего вокруг. Мельчайшая единица организации хаоса – это, разумеется, новость: журналисты принимают решение о том, чтобы выделить событие из общего потока и встроить его в определенный контекст. Высшая степень организации хаоса – это как раз лонгрид: текст, который пытается собрать в единую конструкцию большой набор героев, событий и причинно-следственных связей.

Для чего это нужно? Есть простой ответ, исходящий из той же эволюционной логики: истории необходимы нам, чтобы лучше ориентироваться в мире; грубо говоря – чтобы обеспечить свою безопасность. Но существуют и другие важные соображения.

Первое: нарратив, по умолчанию предполагающий драматургию, сюжет и характеры, способен вызывать эмпатию. Читатель соотносит себя с героями – и начинает им сопереживать, а сопереживание иногда оказывается важнейшим инструментом преобразования реальности. Мне не близка точка зрения, что журналисты могут (или тем более должны) менять мир или восстанавливать справедливость. Однако журналистика действительно способна провоцировать изменения мира – побуждать агентов изменений к тому, чтобы действовать. И в этом смысле нарратив – один из главных журналистских инструментов: вовлекаясь в историю, сопереживая жертвам или возмущаясь злодействам, одни люди начинают требовать изменений, а другие – осуществлять их. Джоди Кантор, Меган Тухи и Ронан Фэрроу, первыми обвинившие в сексуальном насилии Харви Вайнштейна [69], не лишали его работы и статуса. Но они рассказали историю достаточно убедительно, чтобы продюсером занялись люди, у которых есть соответствующие полномочия.