Владислав Крапивин - Рыжее знамя упрямства

– Тьфу, – сказал Словко.

Мама тут же вошла и села на край дивана.

– Небось, рифма никак не отыщется?

– Ну, какая рифма! Я же говорил, что завязал! После Тёмкиных-то стихов…

Мама глазами задала еще один вопрос. Про то, о чем вслух не спрашивают (считалось, что мама про такое и не знает). На словах вопрос звучал бы так: "Может быть , она стала слишком внимательно смотреть на кого-то из других мальчишек?" Но с этим, слава Богу, все пока было в порядке. И Словко нейтрально поглядел на свои торчащие у словарей ступни.

Однако он не привык таить свои тревоги от родителей. Выложил их и сейчас. И про Жека, и про отряд ("Будто что-то надтреснуло у нас…") Его, как могли, успокоили. В Калининграде недавно были сильные штормы, пообрывало, небось, телефонные провода. Все скоро наладится. А насчет отряда мама сказала:

– За тридцать с лишним лет в "Эспаде" не раз бывали смутные времена. Это же как живой человек. У всякого человека время от времени случаются недуги…

– Чтобы лечить недуг, надо знать диагноз, – насупленно возразил умный сын. – И выбрать лекарство. Аспирин или клизму…

– Не обязательно. Чаще организм справляется сам…

Маме – ветерану отряда – можно было верить. Словко слегка отмяк. Папа, успокоенный тем, что депрессия у сына не слишком сильная, ускользнул к вожделенному компьютеру. Мама посидела рядом, перебрала в пальцах Словкины раскиданные по одеялу космы.

– Поедете в лагерь, там все наладится…

– Может быть… – неуверенно согласился Словко.

Ничего не наладилось. На следующее утро, когда собрался совет флотилии, чтобы обсудить лагерные вопросы, Аида закатила истерику (вот тебе и психолог со всякими тренингами!). Она при всех слезливо орала на Корнеича: как он смел дать в газету такую статью!

Статья была напечатана сегодня утром в газете "Титулярный Советникъ" и называлась "Парус Тёмы Ромейкина". Сейчас вырезка висела в коридоре, на щите с отрядными объявлениями. Корнеич в газете рассказал Тёмину историю, поместил там его стихи о "времени ветра" и, конечно, от души вломил тем, кто отключил в тот злополучный день электричество. И всем, кто равнодушием своим и жадностью губит нынешних мальчишек и девчонок. "Сытые, скаредные, очумелые от своего бизнеса, да будут они прокляты!.."

– Как?! Какое право ты имел это написать?!

– Выпейте валерьянки, Аида Матвеевна, – сказал Корнеич. А Кинтель спросил:

– Разве в статье что-то неправильное? Может, с мальчиком все было не так? – Лицо его побледнело и затвердело.

– Я не про мальчика! Я про барабанщиков! Кто дал право писать, что они не будут играть на открытии конференции! Как теперь они выйдут на сцену?!

– А разве они выйдут? – сказал Корнеич. – Они же решили, что не пойдут.

– Мало ли что они решили! Это ваше дурацкое влияние!.. Они не смеют отказываться! Есть отрядная дисциплина.

– Они барабанщики "Эспады". А не концертная бригада, – сказал Словко.

– А ты помолчи!

– А чего это я должен молчать! Я член совета!

– Друзья мои, – академическим тоном, даже слегка величественно произнес Феликс Борисович Толкунов (его очки доброжелательно поблескивали). – Мы должны сохранять согласие. Впереди столько ответственных дел… Даниил Корнеевич, следует убедить детей… я имею ввиду наших славных барабанщиков, что они в данном случае не правы. Они нанесут большой ущерб нашему клу… нашей флотилии, если откажутся. Мы провели очень большую предварительную работу перед конференцией, установили немало позитивных связей…

– "Вышли на…", – вставил Кинтель.

– Выли на ряд лиц, которые могут быть полезны нашей организации…

– И вашей диссертации, – сказал Кинтель.

Толкунов уперся в него долгим укоризненным взглядом, затем продолжил:

– Вы должны указать барабанщикам на несостоятельность их по-детски эмоционального решения. Субъективно объяснимого, но объективно вредного…

Корнеич смотрел на него со спокойным любопытством. Возможно, думал: "Где ты так научился? Ведь был когда-то комиссаром коммунарского отряда с непреклонными законами…"

– …Я полагаю, Даниил Корнеевич, вы должным образом повлияете на этих мальчиков, – закончил Феликс Борисович.

– И девочек, – сказал Кирилл Инаков.

– И девочек, – охотно согласился Толкунов.

– Интересно, как это я должен влиять? – скучным голосом спросил Корнеич. – Я не обладаю психологическими талантами Аиды Матвеевны. У меня нет способностей к внушению, тренингам, зомбированию…

– При чем здесь зомбирование! – взвизгнула Аида.

– Впрочем, барабанщики едва ли поддались бы всяким внушениям. Не те люди, – подвел итог Корнеич.

– При чем здесь внушение! – уже спокойнее заявила Аида. – Вы можете им просто приказать!

– А почему я? – улыбнулся Корнеич. – Пусть прикажет Феликс Борисович или вы. Так сказать, официальное начальство.

– Потому что они слушают только вас!

Корнеич улыбнулся опять (Словко смотрел на него с удовольствием).

– Они не послушают и меня… Аида Матвеевна. Когда вы были еще первоклассницей-отличницей в белом фартучке и с большими капроновыми бантами, в "Эспаде" было принято решение, что группа барабанщиков – особая организация. С автономными правилами. Решения, которые они принимают насчет своих дел, отменить нельзя. И нельзя заставить выполнить приказ, который считают неразумным. Так же, как, например, нельзя командира судна заставить выйти на воду, если он полагает, что яхта не готова, а экипаж неопытен… Извините за прописные истины.

– Барабаны не яхты, – заявила Аида. – Глупо сравнивать.

– Ничуть не глупо, – сказал Кирилл Инаков.

Аида уперлась ладонями в стол. Отдула от лица обвисшую прядь.

– Завтра у них выступление. Сегодня вечером – репетиция. И они должны сделать выбор: или они барабанят на конференции, или… не поедут в лагерь.

– Ва! Вот они испугаются-то! – подал голос флаг-капитан Равиль Сегаев.

– Интересно, кто это решил? – очень ровным тоном спросил Корнеич.

– Я!.. То есть мы с Феликсом Борисовичем! Как руководители, утвержденные объединением "Солнечный круг"!

– Это должен решать совет! – вмешался Кинтель. – Это дело отряда, а не вашего чиновничьего "Круга"!

– И… прекрасно, – неожиданно согласилась Аида. – Совет так совет. Давайте голосовать.

"Она что, рехнулась? – мелькнуло у Словко. – На что она надеется?"

Она не рехнулась. Она была все-таки психолог. Это Словко не рассчитал…

Советы в "Эспаде" были разные. Все вопросы, которые касались корабельных дел, плаваний, состава экипажей, организации гонок решал совет командиров яхт вместе с инструкторами по морскому делу. Толкуновы туда и не совались (и там бы им не на что было рассчитывать). А в Общий совет, который ведал повседневной жизнью отряда, входили капитаны "Эспады" и все инструкторы. Здесь принимали новичков, "мылили шею" провинившимся, присваивали звания и утверждали планы разных дел: походов и поездок, занятий в лагере, съемок очередного фильма, выпусков газет и альманаха… Порой между двумя советами возникала неразбериха, тогда они собирались вместе. А если возникал какой-то очень важный вопрос, его решал общий сбор…