Елена Безызвестных - Танцующая пустоту [litres]

Рита же не смеялась, она злилась и знала, что сейчас пойдёт и порвёт голыми руками этих хармов – всех по очереди. Безобразие!

Посторонний наблюдатель мог увидеть, что Лели не было, а было – оружие. Лазерная пушка выпустила одновременно шесть лучей из шести тонких зелёных дул, неотличимых от хоботов хармов. Лучи направлены с точностью и без погрешности по шести целям: «рита», «валера», «вадим», «кирилл», «векша», «люся». Погрешности в попадании быть не могло, потому что больше всего Чичимр боялся, что его наругает начальство!

– Запомни тайну, храни её, – сказал шелестивый харм. Чичимр называл начальника «шелестивым», так ему нравился голос-шелест. – Хармические технологии так высоки, что неотличимы от волшебства. Самая высокая технология – презирать людей за технологии. Люди наивны и думают, что мы – всего лишь волшебники.

Чичимр гордился собой. Он попал прямо «в яблочко», в нужный отдел мозга, отвечающий за основные желания личности. Харм анализировал полученные шесть голограмм. Его поразила простота желаний «валеры» – какие люди незатейливые существа! Голограмма объекта «люся» похожа на всплеск… Да, именно всплеск. Похоже, коллеги его не обманули, эта «люся» и правда бессмертный дух. Как правило, у большинства бессмертных существ всего одно желание… Глупое и бессмысленное, нужно сказать. Хоть на мгновение ощутить себя смертным, уловить тот самый, как люди говорят, «дедлайн», от которого хочется жить, творить и крутиться. Голограмма объекта «люся» – всплеск… Вода или волна, но что бы это могло значить?

Чичимр забился в уголок и хныкал. Он, как и положено слабому созданию, жалел себя. Чичимр представил себя совсем другим ежом – правильным, верным своему делу и смелым. «Я предал ежей, предал людей, – размышлял он. – Они такие милые, особенно эта, Векша, а я как с ними поступил?»

По-другому нельзя: надо быть там, где тебя кормят.

Суеверные люди не любят слова «последний». Они говорят «крайний», чтобы не получилось и правда в последний раз.

Если бы хармы знали человеческие суеверия, то отнеслись бы к ним с уважением. И непременно назвали бы битву «крайней». Хармы вообще уважали чужие суеверия. Однако они не знали разницу между «последний» и «крайний», и потому харм подошёл к людям ближе и с предельной простотой сказал:

– Вот прямо сейчас состоится ваша последняя битва, люди. Вы хоть готовы?

Никто из наших путников не придумал остроумного ответа, поэтому люди молчали. Хармы, похоже, подготовили речь.

– Люди давно свернули с нужного пути. Сопротивляться, противиться – теперь это просто смешно. Впрочем… По древнему закону я обязан выслушать вас. Говорите.

– Мы скажем. Что именно нужно говорить? – спросила Векша.

– Вашу речь. Речь защиты.

Векша испуганно огляделась. Она была похожа на загнанного зверька. Все остальные были так напуганы, что, видимо, не соображали, чего от них требуют.

– Люся, говори! – в панике зашептала Векша. Она схватила Люсю за руку.

– Что говорить? Я не человек…

– Люся!

– Я вижу мир по-другому, многого не понимаю. Я не чувствую суть. Давай ты, Векша!

– Все смеются, когда я говорю. Всегда. В школе смеялись, в универе. А я просто искренне говорю, а они врут, они всё врут, ну, ты понимаешь…

Векша краснела, жарко и медленно, будто кто-то облил её краской, которая растекалась по лицу и шее. «Светлые волосы – просто беда. Всяким политикам и другим важным не нужно быть со светлыми волосами. Видно, как человек краснеет, и было бы не так заметно… Если бы не волосы…» – думала Люся.

– Хармы не будут надо мной смеяться? – шёпотом спросила Векша. В её глазах стояли жаркие слёзы.

– Будут, ещё как! – заверила Люся. – Но… это неважно. Важно не это. Ты хоть осознаёшь, какая на тебе ответственность?

От слов об ответственности Векше стало совсем плохо. Казалось, она вот-вот упадёт в обморок.

Но что-то произошло – Люсе увидела, как какая-то сила превращает горячее смущение в злобную решимость, и плечи распрямляются, Векша сглатывает и шагает вперёд…

– Для начала я хочу послушать, в чём нас обвиняют, – говорит она.

– В том, что вы люди. Это серьёзный грех.

– Быть человеком – значит быть добрым и помогать. Быть терпимым к другим. К их слабостям и особенностям. Быть человеком – значит быть храбрым и великодушным. Мне нравится быть человеком. Я думаю, также мы можем обмениваться ресурсами. Мы дадим вам чистую воду, овощи, вы же делаете из чего-то ваши вкусные коктейли?

– Из улиток, – ответил харм. – Подземные улитки приятны на вкус, а сговорчивый характер делает их особенно для нас полезными.

– Я думала, это было мороженое…

– Да, дорогая Векша. Оратор из вас, прямо скажем, никакой. Смешно. Зря вы хвастались своим искренним красноречием. Уходите! Мы шутить не любим.

Хармы, ящеры с жёлтыми глазами, окружили друзей. Они приготовили свои хоботки, чтобы сыграть с людьми в последнюю битву.

Люся схватилась за кинжал… Пустота обожгла ладонь. Кинжала не было, и Люся разозлилась.

– Мы ещё можем договориться! – выкрикнула она.

– Мне это надоело, – сказал один из хармов.

Дворец начал таять. Радужные разводы на стенах поплыли, замерцали, дворец накренился. Пол выгнулся кошачьей спиной и ушёл из-под ног. Друзья вскрикнули и потеряли равновесие. Зеркала покрылись трещинами, лопнули паутинками, сверкнули – и превратились в мерцающий дым, который рассеивался и таял.

Пар поднимался над подземной рекой. Ничего, кроме пара. Шикарный дворец хармов – мираж… Как же Люся сразу не догадалась!

«Если мир слишком хорош или красив – значит, он ненастоящий», – говорил когда-то Рэд. Теперь-то Люся понимала, что он имел в виду…

– Вы обманываете нас, мы – вас, – прошелестел харм.

Ветер принёс запах сточных вод; где-то капала вода и металась заблудшая ауэлла, ища в непроглядной тьме частичку огня. Сверху доносился гул ночного города, шумела автострада, и колёса автомобилей ударяли по люкам, как колокола.

– А Леля? – спросил Кирилл. – Она тоже мираж?

– Ты сам знаешь ответ. Человечество будет уничтожено. И нам особенно приятно, что вы погибнете первыми.

Затрепетал зелёный огонь. Теперь хармы появились со всех сторон, и Люся ощутила такую безысходность… Их было больше, гораздо больше, чем обыкновенно в хармическом переулке. Они потеряли свой человекоподобный облик, змеиная сущность восторжествовала. Шелест, шелест серой влажной шкуры оглушал и раздражал, наполняя собой пространство…

Хармов было не сосчитать, они сплетались в змееподобный клубок, скользили друг по другу хвостами и хоботами, толкались и подзадоривали. И вдруг отделился один. Он был крупнее и темнее остальных – тёмно-коричневый слоновий змей с бархатистым голосом.