Елена Безызвестных - Танцующая пустоту [litres]

«И была великая война, пшшш, пшшшш… – шепчут полупрозрачные вихри, вещает подземное радио, прерываемое помехами. – Но ты ведь не пожалела, ни разу не пожалела, верно? Пшшсссс… Ты выбрала – и ты служишь пришельцам-людям, Люся-отступница. Хармы считают тебя предательницей… Жестокие хармы, верные стражи. Ты знаешь, хармы лучше тебя. Ты ценишь их благородство: они не сдались людям. Место людей под злым солнцем, а не в живительной, творящей тьме! Она породила тебя, ты возникла из тьмы, тебя влечёт к ней. Ты мечтаешь увидеть солнце, но забываешь: твоё личное солнце – чёрного цвета. Слышишь чёрный глубинный голос, голос влаги и нерождённой жизни, но тот ли голос велел тебе отступить… тогда?»

Люся не помнила. Ей казалось, она, Люся, была всегда. Но о Великой войне Люся знала – из легенд, что отражают стены. Сказаниям Подземья не выбраться на поверхность, они не найдут дорогу, затеряются, отразятся многотысячным эхом в бесконечном тоннеле – навсегда, навсегда, навсегда…

Легенда бродит по Подземью и рассказывает сама себя. Рассказанная кем-то, кого уже нет ни на земле, ни под землёй, легенда остаётся и живёт дольше, чем сказитель! Звучит тихо и с каждым годом всё тише, но она звучит – отзвук прошлого, эхо сильных потрясений, что никак не затихнет, звучащий мираж. Немногие способны слышать шелест бродячих легенд. Многие принимают их за свои сны или за шелест летучих мышей. Люся слушает легенды с любопытством, в Подземье не столько важно смотреть и видеть, многого не увидишь, важно слушать, слышать…

Неизменно Люсю влечёт в переулок хармов. Рэд даже говорить об этом не хочет, реагирует как-то странно, и она перестаёт рассказывать. Подвергать себя опасности – Рэд этого не понимает. Люся и сама до конца не понимает, зачем рискует. Чем дольше она гуляет по освещённым человеческим станциям и переходам, чем чаще играет в гляделки с парнями, тем больше её притягивает переулок хармов.

«Пшшшсс… Беззаветно горела деревянная Москва, но бережно хранила Земля золото, расписные иконы, сверкающие каменья и книги, полные мудрости. Хармы знали о людях, но только смеялись – как чужая жадность может навредить им? Прошло время, пришло время – Москва стала каменной, стала пластиковой и вглубь пустила корни свои, глубоко забралась Москва! Хитрые горожане задушили силы Москвы, потоки энергии жизни – реки, загнали в коллекторы. Они подчинили Москву, приручили, задавили последовательной заботой. Главный город хармов разорили они, когда построили своё метро!»

Почему же Люся не ушла в глубины подземелий, а наоборот, сжилась с людьми, стала им помогать? Люся верила в людей, и ей нравились их лица. Хармы ненавидели таких, как Люся, «обслуживающий персонал человеков». Но Люся любила быть среди людей и втайне сама считала себя почти человеком!

Люся не стареет, но убить её можно. Она не боится смерти, ей хочется испытать себя. Хочется жить по-настоящему, когда смерть рядом, как блик, отблеск, напоминание. Хармы питаются энергией – присасываются к жертве длинным чутким хоботом, который ищет, щупает, хочет чужую силу. Когда-нибудь хобот харма присосётся к Люсе, он может съесть её дух, и она развеется во влажной тьме, станет бродячей легендой, станет отражать саму себя от стен… Однажды она проиграет. Только не сегодня.

– Я пришла с миром! – кричит Люся. – Поговорить!

– Ом-ом-ом-ить-ить-ить! – Эхо разносит её голос, множит, преломляет. Гудит влажная тьма.

– Я хочу поговорить, слышите? Волшебники-хармы! Я к вам за советом пришла!

Пшшшссс… Харм метнулся, зашелестел. Вертится где-то, возится. Сзади! Люся обернулась. Схватилась за кинжал. Харм хлестнул хоботом – стукнула косичка чешуи. Люся отступила на шаг. Она заманивала харма… Ну же!

Вот он, красавец. Зелёный огнь – так его называют. Движения харма похожи на танец пламени, и он действительно тёмно-зелёный – Люся видит в темноте. Уследить за ним невозможно – он извивается, валяется, катается, бьёт упругим хоботом и хвостом. Харм постоянно в движении, всегда. Метущийся хаос, обезумевшее пламя. Кажется, харм паникует. Его движения точны, рассчитаны и часто непредсказуемы для противника.

Вот он уже сзади. Звук, будто хлопают кожистые крылья, – это в нетерпении рассекают воздух хобот и хвост.

Люся оборачивается. Ещё шаг назад. Рывок! Пальцы, сжимающие нож, холодеют. Люся улыбается.

– Я пришла с миром, а ты не хочешь… Иди же сюда!

Убить харма, но Люся называла это по-другому – «приручить»… Выждать, а потом ударить точным, сильным движением.

Оттолкнулся сильным хвостом, скрипнул, взвизгнул, зашипел – и кинулся в лицо, зацепил волосы. Больно. Впервые так близко! Его глаза полуслепые, белёсые, из-за того, что они такие маленькие, чудится в них презрение. Люся жмурится – тёплое дыхание харма, долгие вдохи, протяжные выдохи. И его сила, горячая сила бьётся под мокрой, холодной кожей ящерицы. Харм дрожит, кожа-плёнка истекает мелкими каплями, но под кожей – Люся знает – много изменённой метаморфозой крови и храбрости. Хармы разговаривают мысленно. Но так громко, что только бесчувственный не услышит:

– Прислужница людей! Жалкая! Пшшш… Предательница! Земля мучается от них, так они под землю… Люди… Пшшшш…

Люся крепко сжимает веки, но она уже увидела… Влажный чешуйчатый хобот, тёплый и липкий. Страшное – поцелуй этого хобота, поцелуй намертво. Люся ждёт. Харм возится, трепещет где-то рядом. Устраивается поудобнее возле Люси – так пчела устраивается на цветке, собираясь пить нектар.

Люся сжимается. Затихает под тёплым склизким объятием и старается расслабиться – вопреки происходящему. Рот, чуткий, липкий хоботок щупает, ищет ямку на шее, там, где пульсирует жизнь. Присасывается намертво – звук, похожий на поцелуй. Хочется кричать. Нельзя провоцировать. Рано. Силы начинают быстро убывать, слишком быстро… Пора!

Вёрткое движение, полуоборот. Люся выскальзывает. Кричит, но не слышит себя… Отдирает. Шмяк! Размякший харм шлёпается на пол. Хватит и полсекунды. Люся хватается за кинжал и рассекает воздух. Не думает о меткости, вообще ни о чём не думает, бьёт, часто промахивается, продолжая кричать. Визг харма напоминает экстренное торможение поезда.

Харм падает. Обмякший хобот сворачивается восьмёркой – мёртвая бесконечность. Двустороннее чудище, острый хвост и размякший хобот, оно будто спит. И не нужно на него смотреть, не стоит вглядываться в смерть. Вероятно, Люсе достался слабый харм. И ещё – ей повезло. Снова. Дрожащей рукой Люся закладывает кинжал в ножны. Рукоятка кинжала будто сделана под Люсину ладонь, ребристая, удобная; на ней орнамент, парочка крыс с переплетёнными хвостами – традиционная гравировка, знак дружбы сущностей Подземья. Люся любит настороженным движением касаться лезвия, ежи-путейцы хорошо затачивают, они профессионалы во всём…