Анатолий Рыбаков - Детская библиотека. Том 49

— Что мы можем делать? И почему мы должны что то делать? Следствие само разберется.

— Как мы можем вмешиваться? — добавил Генка. — И зачем? Витьку выручать?

— Да, — сказал Миша, — надо выручать Витьку.

— Бог тебе в помощь. Я этого не собираюсь делать, — заявил Генка.

— Бог мне не помощник и не товарищ. Вы мои товарищи. От вас я жду помощи.

— Что именно?

— Хотелось бы знать, что говорят об этом на фабрике. Твоя тетка, наверно, в курсе.

— Это можно, — согласился Генка.

— А ты, Славка, поскольку ты так хорошо знаешь изнанку жизни…

— Твои насмешки меня не трогают.

— Тем лучше. Так вот. Навроцкий — частый посетитель «Эрмитажа». Не мог бы ты узнать о нем поподробнее?

— Если что нибудь узнаю, скажу.

— Прекрасно! От самого дела вы устраняетесь?

— Я не намерен тратить на это время, да у меня его и нет, — сказал Славка.

— А у меня нет желания защищать Витьку Бурова, бандита! — объявил Генка.

— Ну что ж, — сказал Миша, — значит, на этот раз я остался один.

Чем он располагает? Ничем, в сущности. История с вагоном? Маловато. И все же среди бесчисленных лиц, мелькавших в ту ночь на лестнице, пораженных, взволнованных, испуганных, лицо Навроцкого было единственным, исполненным затаенной тревоги, внутреннего напряжения, готовности к любой неожиданности. Воспоминание об этом лице укрепляло Мишу в его уверенности больше, чем все другое. Опять психология? Ну и пусть.

С чего начинать? Кого он знает из окружения Навроцкого? Только Юру. Но Юра ничего не скажет, верный паж. Продался за ресторанную похлебку, за бефстроганов и кофе со сливками. Не с него надо начинать.

Начинать надо с Андрея Зимина и Леньки Панфилова. Витьку они будут защищать, выгораживать, и все же могут обнаружиться какие то подробности, что то существенное в пользу Витьки. А все, что в пользу Витьки, то против Навроцкого. И говорить больше не с кем, надо говорить с ними.

Шныра и Фургон дежурили в бригаде распределения, и Миша отправился на кухню.

Нагретым кухонным ножом Кит ловко разрезал круг масла на одинаковые кубики. Виртуоз, ничего не скажешь! Человек, нашедший свое призвание.

Шныра и Фургон чистили картошку.

— Потоньше срезайте кожуру, который раз вам говорю! — выговаривал им Кит.

— Картофельная каторга! — пробормотал Шныра с отвращением.

Миша попросил Кита отпустить Фургона.

— Так ведь ужин скоро накрывать, — ответил Кит недовольно.

— На несколько минут всего. Идем, Андрей!

Они вышли на школьный двор, уселись в тени высокого тополя.

— Андрей, как ты думаешь, Витька виноват в том, что случилось с твоим отцом?

— Откуда я знаю? Я не видел, кто убил папу.

— А кто украл портфель?

— Я спал, когда его украли.

— И не слыхал, как кто то забрался в квартиру и унес портфель?

— Не слыхал.

— А как портфель очутился на чердаке?

Вместо ответа Фургон пожал плечами, губы у него задрожали.

«Мучаю ребенка», — подумал Миша.

— Слушай, Андрей, — сказал Миша, — твоего отца убил негодяй, мерзавец. Неужели ты будешь его защищать?

— Но ведь я ничего не знаю! Меня и следователь вызывал, и мама спрашивала. А что я знаю? Я спал. Я не видел, кто стрелял.

— Но сам ты как думаешь: Витька виноват?

Андрей молчал.

— Что же ты молчишь? Ты его боишься? Кого ты боишься?

— Никого я не боюсь, — ответил Андрей, потупившись.

— Ну, так говори!

— Ничего я не знаю. И про Витьку не знаю: он украл или нет — не знаю.

— А зачем ты с ним водился?

— Я не с ним, а со Шнырой, а уж потом вместе…

— Что вместе?

— Ну, были вместе.

— А револьвер ты видел у Витьки?

— Нет.

— Честное слово?

— Честное слово!

Миша смотрел на Фургона. Не может быть, чтобы врал, не похож на лгуна, неуклюжий, добродушный мальчишка, ничего в нем нет воровского, блатного, ничего хитрого, лукавого.

Все же Миша переспросил:

— Значит, у него не было револьвера?

— Я не знаю: был или не был. Только я не видел, он мне не показывал.

— А ты говорил кому нибудь, что твои уйдут в театр?

— Никому не говорил. Я сам не знал, что они пойдут. Меня позвали со двора, сказали: уходим, оставайся дома, ложись спать. Я и лег.

— Хорошо. А во второй раз? Ты знал, что твои собираются на дачу?

— Знал.

— Говорил кому нибудь?

— Чего?

— Что твои уезжают на дачу, говорил кому нибудь?

— Нет…

Андрей вдруг осекся, растерянно посмотрел на Мишу…

От Миши это не ускользнуло.

— Сказал кому нибудь, вспомни! Это очень важно.

Андрей снова потупился, потом тихо проговорил:

— Витьке сказал.

— Значит, Витька знал, что твои уезжают на дачу?

— Знал, — прошептал Андрей.

— Зачем ты ему сказал?

— Сказал…

— Он спрашивал тебя?

— Нет.

— Зачем же ты сказал?

— Витька нам говорит: поедем в воскресенье на Дорогомиловское кладбище синичек ловить. А я ответил: не могу я, наши в субботу уезжают на дачу и мне велели сидеть дома. Вот так он и узнал про дачу.

— Кто при этом был?

— Ну, кто… Я, Шныра, Паштет, Белка.

Черт возьми, все сложнее, чем он думал!

— Слушай меня внимательно, Андрей! Ничего и никого не бойся. Скажи мне правду, Витька брал портфель?

Андрей, потупившись, молчал.

— Из тебя все приходится вытаскивать клещами.

— Все говорят, что украл.

— И убил он?

— Все говорят, что убил.

— А ты, ты как думаешь?

— Я не верю, — прошептал Андрей.

Итак, Витька знал, что Зимины уезжают на дачу, и, конечно, видел, как они уходили в театр. В обоих случаях ему было точно известно, что никого, кроме Андрея, дома нет.

Серьезная улика. Многое меняет.

Неужели правы эти таинственные «все», а он не прав?

Может быть, неприязнь к Навроцкому мешает ему быть объективным? Он настолько уверовал в его виновность, что не видит фактов, уличающих Витьку, не хочет их видеть, игнорирует. И Фургон недоговаривает. Кого он боится? Шныру? Паштета? Белку? Главный у них, после Витьки, безусловно, Шныра, правая рука атамана. Андрей под его покровительством, под его влиянием. Не его ли боится Андрей?

Миша проводил Фургона на кухню и позвал Шныру. Тот не стал ожидать разрешения Кита, скинул фартук, с отвращением отбросил нож и вышел с Мишей во двор.

В отличие от Фургона, Шныра категорически объявил:

— Никакого портфеля Витька не брал, а уж убивать… Никого не убивал.

— Как это ты можешь утверждать? Ты все его дела знаешь?

— Знаю.

— Выгораживаешь Витьку.

— Не выгораживаю, а правду говорю.

— Ты же был со мной в цирке. Откуда ты знаешь, что в это время делал Витька? Когда мы были в цирке, как раз и убили Зимина.

— Все равно Витька не убивал.

— А буфет в кино вы обворовали?

Шныра молчал.

— Молчишь?! Не хочешь правду говорить? Почему же я должен тебе верить про Витьку, раз ты не хочешь говорить правду про буфет?