Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица. Выстрел

Жердяй сказал:

– У нас на деревне говорят… Лорд этот самый английский…

– Лорд Керзон, – подсказал Миша.

– Вот-вот… Керзон этот самый… Написал Ленину письмо.

– Ультиматум.

– Так говорят, теперь Советской власти конец.

Все рассмеялись.

– Эх ты, Жердяйчик! – закричал Генка. – Не дождутся эти лорды конца Советской власти.

– Керзон нам предъявил наглые требования, – сказал Миша , –требует, чтобы мы отозвали своих представителей из Ира наи Афганистана. Боится, что колонии не захотят больше быть колониями. Народы Востока!.. А ну-ка, Славка, прочитай газету!

Славка развернул газету. Вверху, слева, было написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а справа: «Берегите газеты, у нас их мало!»

Славка прочитал об ультиматуме Керзона и о демонстрациях против ультиматума под лозунгом «Руки прочь от Советской России!».

– Нас поддерживают рабочие всего мира, – объяснил Миша. – И никакие капиталисты нам не страшны.

Жердяй задумчиво сказал:

– Еще говорят, что Ленин совсем болен.

– Что же из того, что он болен? Переутомился, вот и болен. Слушай… – Миша взял у Славки газету и громко прочитал: – «Резолюция рабочих Гознака… Дать Владимиру Ильичу трехмесячный отпуск и потребовать от него точного исполнения предписаний врачей, дабы он мог восстановить свои силы на благо трудящихся».

Неожиданная мысль пришла ему в голову, и он сказал:

– Сейчас все пишут Ленину, давайте и мы напишем.

Все удивились. Что они могут написать Ленину?

– Напишем, чтобы он скорее выздоравливал, – сказал Миша.

Зина Круглова сказала:

– Если даже Ильич не прочтет нашего письма, то ему о нем расскажут. И ему будет приятно, что все о нем помнят, любят и желают ~му здоровья.

И ребята сочинили такое письмо Владимиру Ильичу Ленину:

«Дорогой Ильич! Мы, юные пионеры и комсомольцы, шлем тебе горячий пролетарский привет. Мы хотим, чтобы ты скорее выздоровел. Мы хотим бороться за рабочее дело так же, как боролся и ты всю свою жизнь. Мы всегда готовы защищать и укреплять Советскую Россию. Выздоравливай скорее, дорогой наш Ильич!»

Миша уперся ногой в скользкий берег, столкнул лодку в воду, перевалился через борт и вскарабкался на нос.

Поехали!

Белесый туман окутывал реку. Берега едва виднелись. Кусты ракитника достигали середины реки. Толстые стволы лежали над самой водой. Генка и Славка едва не задевали их веслами. Но сидевший на корме Жердяй искусно направлял лодку по узкой и извилистой речонке.

Миша засек время. Если они будут делать восемь километров в час, то к вечеру достигнут устья реки. Туда считается не то семьдесят, не то восемьдесят километров.

Размышляя таким образом, Миша зорко поглядывал по сторонам. В этот предутренний час река казалась совсем чужой. Все вдруг стало огромным, глубоким, таинственным, причудливым: неожиданно высокие деревья, кусты, казавшиеся непроходимыми… Почему они никак не могут обогнуть мысок, за которым должна быть лодочная станция? Может быть, в темноте он проглядел ее?..

Миша приподнялся. В эту минуту они обогнули мыс.

Сразу стало светлее. Миша увидел маленькую будку лодочной станции. Но тут же он заметил приближающуюся к станции женщину. Это была графиня. Зачем она пришла сюда так рано? Миша торопливо прошептал:

– Тихо! Не гребите!

Генка и Славка подняли весла.

Ухватившись рукой за ветку, Миша подтянул лодку под куст орешника. Отсюда была хорошо видна лодочная станция.

Туман еще не сошел. За будкой виднелся неподвижный силуэт лошади, запряженной в повозку. И оттого, что будка была очень маленькой, лошадь и телега казались громадными.

На берегу стояли графиня и Ерофеев, отец Сеньки, кособокий старичок в черном картузе.

Лодочник Дмитрий Петрович возился в лодке, потом выпрямился и вышел на берег. Миша его не то что побаивался, а чувствовал себя с ним неудобно: как-то неискренне и хитро улыбался всегда лодочник. Ходил он босиком, в сатиновой рубашке без пояса, ловкий, сильный, но лицо у него было чистое, холеное, совсем не крестьянское, с маленькими острыми усиками.

Ерофеев и лодочник подошли к телеге. С нее кто-то соскочил. Ребята вгляделись – это был Сенька. Ерофеев снял с телеги рогожу.. Затем они втроем перетащили в лодку два больших мешка.

Дмитрий Петрович прыгнул в лодку. Ерофеев оттолкнул ее. Лодка качнулась, отошла от берега и, влекомая течением, повернулась на середине реки. Табаня одним веслом, Дмитрий Петрович направил ее вниз по течению.

Все смотрели ему вслед: мальчики – из своего укрытия, старуха, Ерофеев и Сенька с берега.

Лодка скрылась за поворотом. Ерофеев и Сенька пошли к телеге. Старуха полевой тропинкой направилась к усадьбе. В высокой пшенице мелькнул ее черный платок. Раз, другой… Потом она совсем исчезла.

Первым нарушил молчание Генка.

– Интересно, что они увезли в лодке? – Он встал, вглядываясь в даль реки, хотя ни лодки, ни лодочника уже не было видно. – Эта лодочная станция всегда казалась мне подозрительной. Я еще вчера Славке говорил. Правда, Славка?

– Не вчера, а позавчера, – ответил точный Славка, – и ничего подозрительного я здесь не вижу. Мало ли что людям надо перевезти на лодке.

– «Перевезти», ага! – передразнил его Генка. – В такую рань, чтобы никто не видел! И Ерофеев, мироед, со своим Сенькой примазались. – Он обернулся к Мише: – Знаешь, Миша, давай лучше высадим Славку.

– Зачем?

– Он всю дорогу будет сомневаться: «Ничего особенного», «Ничего у нас не выйдет», «Ничего мы не найдем»… Будет канючить.

Миша в ответ только отмахнулся. Но что все это значит. Графиня, лодочник, Ерофеев – все вместе. Что-то отправляют ночью, тайком…

– Возможно, старуха инвентарь вывозит, чтобы коммуне не достался, – предположил он.

– Какой у нее инвентарь! – сказал Жердяй.

Что же по-твоему?

Я почем знаю!

– Ладно! – решил Миша. – Все равно нам плыть вниз. Будем искать Игоря и Севу, заодно посмотрим, куда лодочник отвезет эти мешки. Главное – чтобы он нас не увидел. Поехали!

Жердяй оттолкнул лодку от берега. Генка и Славка взмахнули веслами. Приставив к глазам бинокль, Миша вглядывался вперед. Лодочника не было видно. Но ничего, они его нагонят.

Извилистая речка протекала в глубокой, узкой долине. Высокий правый берег был сильно подмыт – над водой желтели ноздреватые известняки, белели причудливые обрывы мела. На низком левом берегу виднелись узкие полоски заливных лугов и торфяных болот. Сквозь мутную воду дно проглядывалось только на очень мелких местах – вязкое, покрытое тиной. Местами вода быстро кружилась – на дне били ключи и родники.