Михаил Колесников - Экспедиция идет к цели [Приключенческая повесть]

Я думаю так: была красивая женщина, просто женщина. Жила и умерла. А тот, кто любил ее, сделал из нее святую. И в Тибете так было, и в Индии, и у нас, в Монголии, когда Дзанабадзар со своей убитой ламами жены, простой аратки, сделал бронзовую статую. Каждый видит ее по-своему. Ты полюбишь Басманову, а потом она тебе Тарой начнет казаться. Так я понимаю.

— А как звали того, кто первый сделал из своей любви святыню?

— Не знаю. Вроде бы тибетский король Срон-бзансгам-по. Королям было легче такие штуки делать.

Цокто нет в живых… До сих пор не укладывается в голове. Странный был человек. Как теперь выяснилось, сын князя… Унес с собой какие-то тайны. Возможно, и тайну пропавшего алмаза…

Экспедиция вошла в мертвый город через западные ворота. Ураган постепенно стихал; он монотонно шумел теперь за толстыми, десятиметровой высоты стенами города-крепости. Там, за стенами, были барханы Алашаньской пустыни, высокие, как горы, и они беспрестанно курились, по равнине тянулись бесконечные песчаные полосы; а здесь, в крепости, стояла тишина, от которой они уже отвыкли.

Пушкарев почему-то рассчитывал увидеть развалины домов, буддийских храмов и мечетей. Все это было, было, но очень уж все разрушилось за шесть веков. Собственно, перед ними простирался огромный бугристый пустырь. Груды кирпича, остатки стен домов, под ногами черепки фарфоровой и глиняной посуды. Но все же он хорошо помнил по книгам план города.

Вот тут проходила Главная улица, а здесь Торговая… Вон развалины западных ворот, а там восточные.

Да, были дома, храмы, базар, оживленная толпа, говор, смех, дети, женщины, воины. Тут кипела чужая, непонятная жизнь. А теперь здесь безмолвие, квадратный пустырь, пересеченный высокими и низкими развалинами, куполообразные субурганы, кирпичные фундаменты. Спит Черный город в песках пустыни, и редко кто тревожит его молчаливый покой. Придет человек, пресытит свою любознательность и снова уведет караван в лазоревые дали. А пески все надвигаются и надвигаются на стены мертвого города…

…Верблюдов уложили возле развалин глинобитного дома, устало расселись возле них, вынули из сумок еду. Лубсан, подобрав на земле старые монеты — чохи с отверстием посредине, гадал на них о дальнейшей судьбе экспедиции.

Когда насытились, молчавший до этого Карст сказал:

— Я требую немедленно освободить меня, отвязать эту дурацкую веревку. В конце концов, мы не на территории МНР, а в Китае, куда вы пробрались незаконно, а я имею разрешение проживать здесь.

— Ну, положим, мы сюда не пробирались, а просто заблудились, — сказал Сандаг. — А вот вы в нашу страну пробрались незаконно. Это уж точно: ваши документы подложные!

— Это еще надо доказать.

— За тем и держим вас! Докажем. Погранзастава не так уж далеко.

— Ну, до нее еще нужно добраться!

— Доберемся! И вас приведем.

— Вы понесете ответственность за произвол!

— А вы — за расхищение богатств МНР. Вы их припрятали в пещере еще до двадцать пятого года, а теперь делаете вид, будто нашли сейчас.

— Эти богатства принадлежат не только мне, но и известному ученому профессору Бадраху, и вы не вправе… Он-то монгол! Он выслал мне разрешение на вывоз костей динозавров.

Сандаг и Тимяков заинтересовались.

— Ну это меняет суть дела! — сказал Сандаг. — Бадpax пока что находится в моем подчинении. По всей видимости, тайно спекулирует палеонтологическими ценностями или задумал удрать за границу. Вернемся— выясним…

— Не утруждайте себя: по моим подсчетам, профессор Бадрах уже давно ушел в Маньчжурию, вернее, во Внутреннюю Монголию, в ставку князя Балдана… Господин Очир, подтвердите истинность моих слов: ведь князь Балдан — ваш отец, не так ли?

— Так. Я, еще будучи в Улан-Баторе, передал профессору Бадраху приглашение моего отца в его ставку. Думаю, профессор сейчас гостит у нас. Я тоже заявляю протест! — неожиданно заговорил он на ломаном русском языке. — Вы связали мне руки, спутали, как верблюда. Не забывайте: мой дом — Внутренняя Монголия— почти что рядом. Я хорошо знаю правителя здешних мест князя Торгоут-Даши-гуна, он близкий друг моего отца, и он сгноит вас в тюрьме. Немедленно развяжите меня!

— Князь Торгоут-Даши-гун и его сын хорошо знают меня и начальника учкома Сандага, — ответил спокойно Тимяков. — Насколько мне известно, японцев, которым вы служите, он недолюбливает. А вы, как теперь выяснилось, японский шпион. Так что берегитесь! Мы ведь можем сдать вас князю Торгоут-Даши-гуну! Вы убийца, и мы сейчас вправе поступить с вами по закону…

Очир прикусил язык. Откуда ему было знать, что и Тимяков и Сандаг не раз бывали до этого в гостях у местного правителя Торгоут-Даши-гуна.

Сандаг прислушался, сказал с деланным воодушевлением:

— Ну вот, бог ветра, кажется, выдыхается. Думаю, к ночи небо прояснится. Вода у нас есть, с голоду не помрем, так что особенно торопиться не будем: переждем денек-другой, отдохнем, наберемся сил. Здесь некого опасаться: место считается заклятым, никто сюда не заглядывает. До реки близко, от жажды не умрем.

— Благодарите судьбу, друзья, — поддержал его Тимяков. — Без всяких виз мы очутились в мертвом городе Хара-Хото! Изучайте, записывайте; расскажете потом знакомым — не поверят.

— Лично я в восторге! — отозвался Пушкарев. — Если бы наш поход обошелся без приключений, я был бы разочарован. Правда, судьба несколько перестаралась. Теперь бы выбраться отсюда тихо-мирно, ну, без всяких там погонь, выстрелов и прочего.

— Вы слишком многого хотите, — сказал Сандаг, косясь на Очира и Карста. — Пока мы не избавимся от этих двух господ, погони и выстрелы не исключены. Авантюризм кроется в самой их природе. Нужно бдительно присматривать за ними.

— Вон Лубсан-гуай закончил свое гадание на монетах, и по его лицу вижу, что все обойдется, — пошутил Тимяков.

— Хорошо, — подтвердил Лубсан.

Тимяков и Сандаг пытались ободрить товарищей, но все понимали: за их спокойными словами крылась глубокая тревога: по капризу случая они очутились в чужой стране без права находиться в ней; до границы километров семьдесят; на руках — японский шпион и международный авантюрист, бандит; очень беспокоили предсмертные слова Цокто о заговоре и восстании в сомоне. Что там происходит сейчас, живы ли остальные члены экспедиции, успел ли радист сообщить в Улан-Батор обо всем? В течение многих дней они были оторваны от большого мира и не знали, что происходит в нем, не слышали о событиях у озера Хасан. Они напоминали потерпевших кораблекрушение, выброшенных на необитаемый остров. Только здесь опасностей было больше.

За Карстом и Очиром требовался глаз да глаз, а все измотаны до крайности. Какие еще фокусы могут выкинуть эти двое?..