Юрий Збанацкий - Куриловы острова

— Невероятно трудный ребенок! Невероятно! Я, как педагог, как ученый... как диссертант, накопила уже немало разнообразного материала, анализировала сложнейшие случаи, но что-нибудь подобное... Нет, нет, милая, не просите, не могу, знаете ли... И районо меня бы не поняло, и вся общественность... Сами понимаете — факты есть факты... Пройти мимо них невозможно, поощрять их мы не имеем никакого морального права. Советую вам набраться терпения, взять себя в руки, попытаться переломить его натуру.

Директорша посоветовала вывезти Миколку на лето куда-нибудь в деревню, в глушь, чтобы он пригляделся, увидел поближе, как живут настоящие люди, а в августе, когда она вернется из отпуска, заглянуть в школу. Возможно, к тому времени Мария Африкановна придет к какому-то выводу и что-нибудь посоветует.

Все лето Миколка пас в деревне бабушкину козу. Кто знает, набрался ли он хоть немного ума за лето? К августу многое выяснилось и для Марии Африкановны. Не то узнав про Миколкины неприятности, не то просто так себе, но Кесарь заявил директору школы, что это он подбил ребят путешествовать.

Кесаря исключили; к Миколке Мария Африкановна стала мягче. Разрешила в августе сдать экзамены, а затем выхлопотала для него перевод в школу-интернат.

Одним словом — свет не без добрых людей.

Миколка только что вернулся из кладовой. Там ему выдали брюки, ботинки, вельветовую куртку, трусы и рубашку. Разложив все это на кровати, он собирался переодеться. Но в это время до него долетел какой-то шум, гул. Школа сразу ожила.

Словно застигнутый врасплох преступник, Миколка моментально скомкал в узел все свое имущество и запихнул в тумбочку.

А в коридоре уже раздавался топот десятков ног, звенели голоса, смех.

Дверь в спальню быстро отворилась, на пороге стоял парень.

Уже после, немного освоившись, Миколка признал в нем парня, а сперва ему показалось, что сюда заглянул не то учитель, не то пионервожатый, но ни в коем случае не ученик — этот высокого роста, как тростинка гибкий, русоволосый молодой человек.

Заметив новичка, он осторожно прикрыл дверь и улыбнулся какой-то девичьей улыбкой. Одни только глаза его не улыбались, они были лукавые и пытливые, даже веяло враждебностью и холодком от их непроглядной небесной сини. Он чем-то напоминал Фреда, хотя совершенно не походил на него.

Но стоило только этому парню заговорить своим нежным, вкрадчивым голосом, как Миколка тут же забыл о Фреде.

— Честь имею... — манерно отсалютовал он правой рукой, но это получилось у него настолько естественно, элегантно, что если кто-нибудь сперва и готов был подумать, что он рисуется, то сразу же отказался бы. — Пополнение?

Миколка покраснел, отвел в сторону глаза, молчал.

— У нас будешь жить?

— У вас.

Синеглазый смерил Миколку с головы до ног, как бы оценивая и взвешивая: стоит ли с таким жить.

— Живи. Только тихо. Ну что ж, давай знакомиться.

Он подошел вплотную, Миколке даже голову пришлось задрать кверху — таким высоким был этот парень.

— Валентин Конопельский.

Конопельский так Конопельский, подумаешь — велика птица. Миколка пожал ему руку, но себя называть не стал.

Валентин насмешливо прищурил глаза, в них вспыхнул недобрый колючий блеск:

— А вот хамства, мистер, у нас не любят. С тобой знакомятся, как с достойным внимания, а ты даже не считаешь за нужное...

Эти слова так ошеломили Миколку, что он непроизвольно назвал свою фамилию.

Конопельский сразу смягчился:

— Вот это уже другой оборот! Курило, говоришь? Покуриваешь, значит? Втихаря или открыто? Папирос не принес?

Нет, Миколка совсем не знал, как себя вести в обществе этого необычного паренька. Это не Фред. И даже не Кесарь. С ним вообще говорить невозможно. Так и ловит тебя на крючок.

Дверь распахнулась, и в спальню ввалилась толпа ребят. Видно, это и были жильцы комнаты, потому что, не обращая внимания на Миколку и Валентина, бросились к своим тумбочкам, что-то в них клали или, наоборот, брали.

Миколка тем временем присматривался к ребятам. Одеты все одинаково: такие же брюки и точь-в-точь такие рубашки, какую он только что получил в кладовой, но сами все были разные. Если Конопельский носил аккуратную прическу и был подстрижен так, что его русые волосы плавно спадали ему на затылок, закрывая половину длинной шеи — а, так вот чем этот Конопельский напоминал ему Фреда — длинной и тонкой шеей! — то многие из вошедших совсем не имели причесок. Только у одного на голове творилось нечто невероятное, — это была не шевелюра, а целая копна волос, из-под которой даже шеи не видно, да еще черные кудлатые бакенбарды спускались ниже ушей. И одет не так, как все. Штаны те же, что и у всех, но до того узкие, что было удивительно, как они целы, не распоролись по швам. Рубашка выпущена поверх штанов. Парень, видать, из кожи лезет вон, чтобы не походить на других, хоть чем-нибудь отличаться.

Именно этот «стиляжка» первым из всех и обратил внимание на Миколку:

— Эй, Конопля, это что там за штымп маячит?

Конопельский возмутился:

— Прошу выражаться культурнее, лошадиная голова, здесь тебе школа, а не игорный дом в Монте-Карло!

Миколка и рот разинул — ну и парень этот Конопельский, все знает. Стиляга притворно удивился:

— Что, важная птица? Может, воспитатель какой?

Теперь глаза всех были направлены на Миколку. Скалят зубы, смеются... Еще бы: Миколка похож на воспитателя, как гвоздь на панихиду.

— Такая же птица, как и вы, мусью художник.

В комнату вошел еще один из ее обитателей. Он, вероятно, был лицом очень ответственным, так как сразу же заорал:

— А ну, вон из спальни! Так и знал — здесь!

Это был долговязый, неуклюжий детина с длинными руками, заканчивающимися здоровенными кулачищами, которые сразу бросились Миколке в глаза. Он знал цену таким кулакам. Знали это, видно, и остальные, так как стали поспешно, бочком проскальзывать мимо этого здоровилы за дверь. А он смотрел на всех из-под косматых бровей даже не сердито, а скорее свирепо, в любую секунду готовый на ком-нибудь испробовать силу своих кулаков.

Только Конопельский и стиляга-художник, что называется, даже ухом не повели. Да еще один, атлетического сложения школьник не только не испугался его сердитого окрика, а даже демонстративно развалился на кровати.

— Ты чего раскричался, Масло! — сверкнул Конопельский глазами. А потом на того, что на кровати: — Эй-эй, мистер Трояк! Пусти свинью за стол, так она и ноги на стол. Ты что? Пример новеньким подаешь?

Тогда долговязый, тот самый, что носил не то фамилию, не то прозвище Масло, уставился острым взглядом в Миколку: