Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра [litres]

Стаканчик вдруг сдавленно проговорил:

— Это я виноват…

— Почему? Он опять пристает? — напружинилась я.

— Они подошли утром, втроем. У раздевалки. Он руки за спиной держит, все ухмыляются. «Ты видел, — говорит, — как стаканы наружу выворачивают?» И достает какую-то штуку, вроде кастета. А может, мне с перепугу показалось, что кастет. Я и двинул… как ты учила… Да не сильно двинул, опять же с перепугу, наверно. А он согнулся, замычал, сел. А Вовочка и Хомяк не двинулись, рты открыли. Я постоял и ушел… Они больше не подходили… Вообще-то я понимаю, что это гадость…

— В чем гадость? — спросила я.

— Ну… в том, что надо владеть какими-то зверскими приемами, чтобы к тебе относились, как к человеку…

— Се ля ви… — отозвалась Лючка.

— Надеюсь, больше они и не подойдут, — сказала я.

— Они-то не подойдут, — интригующе сообщила Люка. — Но Буль пообещал: «Я Лосихе и Стакану сделаю встречу с Гришей Капелькой. В тихое время в тихом месте. Он им устроит дискотеку при свете бледной луны… Слышала про Гришу Капельку?»

— Как страшно, — сказала я. Хотя по правде и впрямь стало страшновато. — Что за Капелька? Хоть бы знать, от кого погибнешь…

— Не знаю… Я бояться не стала и говорю: «Глупенький Буль. А ты Пашку Капитанова знаешь?» Он заморгал, как сова на солнышке. «Чё, — говорит, — такое? Кто такой?» А я: «Вот и скажи спасибо, Буль, что не знаешь. Если встретитесь, будет поздно. Из синего станешь зелененьким и сделаешь буль-буль прямо в брюки, убежать не успеешь. И Капелька твой тоже…» Знаешь, Женька, он задумался…

— Ох, Лючка. Ты правда артистка.

— А кто такой Пашка Капитанов? — неловко спросил Стаканчик.

— Это Женькин друг, — сообщила Лючка декларативным тоном.

— Наш, — буркнула я.

— Ну да… Но с Евгенией они подвинуты на одном интересе. На кораблях. Сидят вечерами и отрешенно погружаются в мир чайных клиперов…

— Язык мой — враг мой…

— А что? Разве это секрет? — Лючка театрально распахнула подкрашенные ресницы.

— Я тоже интересовался парусами, — вдруг признался Стаканчик. — Этим летом пошел в клуб «Паруса надежды», про него в «Новостях» показывали. Нашивки у них с якорями, черные пилотки. На шлюпке под разрезным фоком ходят, здорово так. Пришел, записали сразу. И пилотку дали. Только нашивку сразу не дали, потому что сперва кандидат. Стали заниматься, морские узлы учить. Это легко, я многие и раньше знал. И кое-что про такелаж и рангоут… Сначала понравилось, потому что ребята там как дружный экипаж, никого не дразнят, помогают, если надо… Дисциплина, конечно, но в морском деле так и надо, наверно… Зато по вечерам песни под гитару, все вместе сидят так, плечом к плечу…

— А потом что-то не так? — догадалась я.

— Потом… неделя прошла, а на пристани ни разу не были. Шлюпок я не видел. Каждый день узлы, устав да маршировка с деревянными автоматами. Если кто ошибся или отвлекается — десяток отжиманий перед строем. Мне, правда, не пришлось, но как-то все одно и то же… Я одного старшеклассника, он «юнг-капитан» называется, спросил: когда же под паруса? Тот будто даже удивился: «Не знаешь разве, что сперва нужна внутренняя настройка личности? Воспитание характера». Я говорю: «А под парусами разве нельзя?» А он: «Главная задача моряка — не паруса, а защита отечества. Не слыхал?» Я опять спрашиваю: «А от кого защита?» Он даже глаза вытаращил: «Ты на какой планете живешь? Не знаешь об угрозе? О террористах, которые захватывают заложников?» — «Знаю, — говорю, — но как против них с деревянными автоматами?» — «С деревянными, — говорит он, — это сначала, а потом с настоящими…» — «Ну, это потом… а сейчас-то что? Паруса-то когда? Ведь морской клуб…» — «Не морской, а морскойвоенно — патриотический…» — «А чтобы просто морской, так не бывает?» Этот юнг-капитан усмехнулся и говорит: «Спроси, кандидат, у инструктора…»

— Ну и спросил? — с опаской поинтересовалась я.

— Там есть такой, взрослый уже, зовут капитан-инструктор Каницкий. В фуражке, в кителе. Я подошел после строевой подготовки, говорю: «Простите, можно спросить?» А он в ответ: «Вы, кандидат, обращаетесь не по уставу. Следует так: „Товарищ капитан-инструктор, разрешите задать вопрос“». Я повернулся и пошел. А он вслед: «Остановись». Я обернулся: «Что?» — «Ты хотел задать вопрос!» — «Я раздумал.» — «Нет уж говори, раз начал». — «Не хочу». И тогда он встал навытяжку и рубит, как команду перед строем: «За пререкание с инструктором — пятнадцать отжиманий! Приступай!» Ребята кругом стоят. Я говорю: «Еще чего…» А он: «Хочешь вылететь из клуба?» Я снял пилотку, положил на спортивное бревно и пошел… Вот и все.

Мы минуты две шли молча. Стаканчик вдруг поддал ногой сумку, которую нес у земли, на длинном ремне, сказал со вздохом:

— А песни у них хорошие. Особенно одна, старая: «Прощайте, Скалистые горы…»

Наш географ Дмитрий Витальевич любил свою науку. И хотел, чтобы ее любили другие. Когда он рассказывал о могучих силах природы, голос его порой начинал звенеть, как у поэта, который читает свои заветные стихи… Был Дмитрий Витальевич еще не старый, лет тридцати, и случалось, что в нем проскальзывало что-то студенческое, как у молодого практиканта (или даже как у Ильи). Никогда ни на кого он не кричал, на лоботрясов не обижался. Только говорил, если шумели чересчур:

— Господа, кому не интересна география, сидите и размышляйте об иных высоких материях, только не мешайте. В конце концов для минимума знаний вам хватит и учебника…

Однажды он примерно так сказал и Булю:

— Дорогой Булыскин. Я не настаиваю, чтобы ты уделял мне свое благосклонное внимание. Только сиди спокойно, не дергай и не толкай соседей. Хочешь, я дам тебе книжку про шпионов? Бери пример с Дубова. Наука о материках и океанах вне сферы его интересов, но он не портит жизнь другим и мирно читает под партой детектив… Кстати, Дубов, не мучайся, положи его на парту. У меня нет привычки конфисковывать чужие книги. Даже такого сорта…

Конечно Буль ответил:

— А чё я…

— Булыскину не нужна книга, — сообщила Люка (она сидит рядом со мной). У него уже есть. «Курочка Ряба».

— Да, — протянуло за язык и меня. — Больше не надо. Процесс чтения для Буля это как таскание мешков на мельнице. Два абзаца в учебнике — предел. И то раз в неделю.

— Ну, Лосиха, — обещающе выговорил Буль.

Тут вежливо вмешался с предпоследней парты Стаканчик:

— Зачем смеетесь над человеком? Это не вина его, а беда…

— Ну, Стакан… — пообещал Синий Буль.

Но Стаканчик уже не боялся Буля. Тот приставать больше не решался. Может, думал, что у Стаканчика есть в запасе еще кой-какие приемы. Никакой Гриша Капелька на нашем горизонте тоже не появлялся, возможно, это грозное имя Буль приплел просто так…