Владислав Крапивин - Мальчишки, мои товарищи

— Далеко до города? — окликнул девочку Валерий. Она вздрогнула от неожиданности, обернулась. Кот вывернулся, плюхнулся в снег и скачками начал удирать в лес.

— Васька! Бандит! — закричала девочка, но видя, что погоня бесполезна, обернулась к лыжникам.

— До города? Семь километров.

— Тридцать пять двенадцатого, — сказал Лешка. — И добавил виновато: — Теперь уж не успеть…

— Еще бы, — усмехнулась Галя. Потом сняла с плеча лыжи и решительно заявила:

— Больше я не могу двигаться. У меня в горле пересохло… Попьем воды, по крайней мере. Можно здесь напиться?

— Заходите в дом, — сказала девочка.

Она привела их в большую комнату и снова вышла.

— Ты что же, одна в доме? — спросил Валерий, когда девочка вернулась с полным ковшом.

— Все в деревню ушли, в гости…

— А тебя оставили?

— Я папку жду. Вернется он с обхода, и мы тоже пойдем.

Пока шел разговор, Лешка осматривал комнату. Многочисленные фотографии в рамках как-то не вязались с городскими кружевными шторами на широких окнах и шелковым абажуром. В одном углу стояла тумбочка с приемником, в другом пузатый комод, а на нем старинный граммофон — черный ящик с медными амурами на стенках и громадной жестяной трубой над зеленым диском.

— Ну и экспонат, — заметил Валерий. — Свидетель веков…

— Это бабушкин, — охотно пояснила девочка. Ходики над граммофоном показывали без четверти двенадцать.

— Ну, пошли, горе-туристы, — вздохнула Галя.

— Куда и зачем? — спросил Валерий. — «Нам некуда больше спешить…» Почему бы не встретить год грядущий под этим гостеприимным кровом?.. Если хозяйка не прогонит.

— Оставайтесь, конечно, — сказала девочка. — Я бы музыку включила, да приемник не работает. Мишка вчера в нем ковырялся…

— Понятно, — кивнул Валерий. Лешка, иди сюда.

Они пошептались, потом достали из рюкзака флакон тройного одеколона. Валерий попросил стакан.

— Еще чего? — взорвалась Галя. Не смей давать им посуду, — обратилась она к девочке. — Придумали! Пить такую гадость!

— Галочка, это же традиция, — ласково начал Лешка. — За неимением шампанского…

— Я вот вам дам традицию!

— Будем так сидеть? — спросил Лешка.

— А кто виноват?

Несколько минут они сидели молча. Потом Лешка кивнул на граммофон:

— Работает этот агрегат?

— Он работает, но пластинок нет совсем, побились…

Лешка подумал.

— Ладно! Хотите новогодний вальс? — Он расстегнул куртку и вынул из внутреннего кармана пластинку величиной с чайное блюдце. Потом, не обращая внимания на удивление товарищей, завел граммофон — ручка услужливо торчала в ящике.

— Ну что же вы? Танцуйте.

Но танцевать не стали.

Граммофонная труба вздрогнула, и из нее вырвался фортепьянный аккорд. Потом зазвучала далекая музыка, и сквозь нее пробились, как тяжелые капли, мелодичные удары, отмеряющие ритм медленного вальса.

— Что же вы не танцуете? — сказал Лешка.

— Ой, откуда такая прелесть? — прошептала Галя.

Лешка не ответил.

— Из Ленинграда? — тихо спросил Валерий.

— Да… Это она сама сочинила. И играет сама. Прямо в консерватории и записали. Я позавчера получил в письме…

— И все время таскаешь пластинку с собой?

— Ну и таскаю. А что?

— Да ничего. Я так…

Вальс звучал, заставляя дрожать жестяную трубу. Галя подошла к окну.

— Ой, девочка, выключи, пожалуйста, свет! — вскликнула она. И когда погасла лампочка, спросила:

— Красиво, правда?

Стекла широкого окна были окаймлены чеканным ледяным узором. За ними замер в легком тумане снежный фантастический лес. Туман тихо плыл, расползался на клочья и снова густел. Полосы лунного света, пробившегося сквозь заиндевелые кроны, колыхались, скользя по сугробам.

А музыка нарастала, спешила. Вихревая мелодия заглушила мерные аккорды.

— Долго играет, — заметил Валерий.

— Такая запись, — ответил Лешка. — Долгоиграющая. Хотя и на семьдесят восемь оборотов…

— Ты же испортишь пластинку, — возмущенно прошептал Валерий. Он шагнул к граммофону. Тонкий голубой луч пересекал диск. Видно было, как из-под иглы, вставленной в тяжелую мембрану, ползет тонкая-тонкая стружка. Валерий хотел остановить диск.

— Не надо, — сказал Лешка, не оборачиваясь. Он смотрел за окно. Вспомнил вдруг Ленинград, каким видел его прошлой зимой.

…Они шли тогда вдвоем по набережной Лейтенанта Шмидта. Тоже светила луна, только ярче, чем сейчас. Сияли огнями мосты. Слабо мерцал снег па застывшей реке, на гранитных парапетах, на реях парусников, вмерзших в лед у причала. Зеленые искры вспыхивали на заиндевелом такелаже баркентин. Вдали слабо светился купол Исаакия…

— Пора, — негромко сказал Валерий. — Через минуту будет двенадцать.

Он положил на подоконник руку вверх ладонью.

— Ну, давайте ваши лапы. И ты тоже, маленькая хозяйка… большого дома. Давай и ты свою руку… С Новым годом.

— С Новым годом, — ответила девочка, положив поверх других свою маленькую ладонь. — Только мы с папкой Новый год будем встречать по московскому времени. Мы путейцы…

А медленный вальс продолжал ронять капли лунного света на звонкое стекло обледенелых ветвей…

Когда они вышли, Лешка неожиданно размахнулся и зашвырнул пластинку за деревья.

Он не жалел. Лешке казалось, что музыка с пластинки разнеслась по всему лесу и круглый год будет звучать в нем — весной в фарфоровых колокольчиках ландышей, летом в гудении стремительных гроз, осенью в перезвоне тонкой бронзовой листвы.

Домой они вернулись в два часа без четверти.

— Успеете ещё встретить Новый год по московскому времени, не горюйте, — утешали их в шумной комнате общежития друзья.

— Мы не горюем, — ответила за всех Галя. — Мы встретили как следует. Верно, ребята?

1960 г.

— Очень, оч-чень неважно, — говорил преподаватель. Он вертел в сухих пальцах карандаш и при каждом слове «очень» постукивал им по столу.

Галинка сидела, выпрямившись и стараясь не зареветь. Она даже придала лицу самое равнодушное выражение. Но все равно она знала, что похожа сейчас на птенца. вытащенного из гнезда. Маленькая, с черными кудряшками и остреньким носом, растерянная и беспомощная…

Надо же так было случиться! На первом в жизни зачете… И если бы не учила, не знала, а то ведь просто какой-то дурацкий вопрос. Его, кажется, и в программе не было…

Преподаватель наконец взял зачетку и написал «зачтено».

— Попросите следующего, — сказал он, будто ничего не произошло.

Не останавливаясь, прошла Галинка мимо однокурсниц, сказала только: «Сдала…» «Сдала называется! — думала она. — Хорошо еще, что это не экзамен. А то бы с первого раза «трояк».

Нужно было спешить домой. Юрка ни за что не догадается разогреть макароны и пообедать. А потом еще будет ворчать. Шестиклассники — безжалостный народ. Родителям хорошо, они в Крыму. Там тепло и спокойно. А здесь…