Герман Коробейников - Пещера Рыжего монаха

Все семейство, за исключением старого Алхаса, который так и не проснулся, проводило Федю до калитки.

— Да возвратишься ты, куда бы ни пошел.

Это традиционное среди абхазцев напутствие, сказанное Асидой на прощание, Федя понял слишком буквально и шагал по затихшим улицам городка, не чувствуя усталости…

— Не мешало бы пораньше возвращаться, — недовольно проговорил Иван Егорович при появлении сына. — Уж не прикажешь ли хозяйке для тебя в полночь ужин разогревать?

— А я есть не хочу, я в гостях был, — с гордостью сообщил Федя. — Сыт на много дней вперед. Не так уж бедствуют крестьяне, как ты говорил. Я вот курицу у них ел, мамалыгу, пироги — всего и не упомнишь.

— Да-а, вижу, ты даром время не терял… — протянул отец. — А не подумал, что эта курица могла быть последней?

— Да нет… там, кажется, еще бегали…

— Не очень-то ты знаком с местными обычаями. Если у абхазца гость, он все, что есть хорошего в доме, на стол поставит. Сам потом будет голодный сидеть, лишь бы соблюсти священный закон гостеприимства.

Федя вспомнил, с какой беззастенчивостью уплетал все, что подавалось на стол, и вспыхнул от стыда.

— Мне это и в голову не приходило, — покаянно сказал он. А отец, не щадя его, продолжал:

— Я слышал, есть в этих местах любители пользоваться чужим гостеприимством: только и знают, что ездят по родственникам и знакомым. Тем и живут…

Федя готов был сквозь землю провалиться. Только теперь он вспомнил, что Аджин почти ничего не ел за столом, да и старый Алхас тоже не торопился с едой. Он улегся в постель, долго молчал, потом тихо спросил:

— Пап, а пап, ты не спишь?

— Нет еще…

— А когда Абхазия к России присоединилась?

— В 1810 году… Под игом царизма абхазцам тоже не сладко жилось, но все же куда лучше, чем под турецким владычеством. Вот и революция сюда раньше пришла…

— Революция-то пришла, а женщины до сих пор с мужчинами за стол не садятся.

— Ишь быстрый какой! Эти обычаи складывались веками, а ты за полгода их вытравить хочешь. Многое еще предстоит в сознании людей переделать… Вот кровная месть, например: сколько еще жителей Кавказа из-за этого обычая гибнет или в бегах находится!

Федя скоро услышал ровное дыхание отца. Но сам продолжал лежать в темноте с открытыми глазами, заново переживая события дня. Вот и друг у него появился. Хорошо! Потом подумал об Асиде и тревожно и радостно забилось сердце. Напоследок вспомнился ему и маленький монашек. Жаль, что нельзя с ним ближе познакомиться…

А еще он решил изучать местный язык и обычаи, чтобы не попадать больше впросак. Это решение его сразу успокоило, и Федя уплыл в сон, когда небо в окне уже побледнело.

Новость о посещении монастыря председателем ревкома в тот же день облетела братию, и это не могло не вызвать многочисленных толков. Вся братия была взволнована в ожидании близких перемен. Большинство предрекало мрачные времена. Лишь некоторые усматривали в этом визите признаки примирения с новой властью и надеялись на упрочение святой обители.

Внешне жизнь монастыря шла своим чередом. Изо дня в день над горами, над морем гудели колокола, сзывая иноков на молитвы и послушания. И никто не предполагал, что под покровом повседневных будней притаилась буря.

Происшедшее пока меньше всего задело Василида. В тот день он, сидя в келейной, слышал весь разговор игумена и казначея с председателем, но мало что понял из него. Расстались они с миром, — значит, и думать не о чем. Правда, вслед за тем отец Георгий занедужил, но такое случалось и прежде. У постели игумена дежурил брат милосердия, и Василид был относительно свободен.

Часы и дни тянулись однообразно, и Василид ниоткуда не ждал перемен. Но, сам того не ведая, он уже вступал в круговорот событий, в которых ему предстояло сыграть не последнюю роль.

Как-то утром в начале ноября, когда игумен несколько оправился от болезни, Василид явился на звон его колокольчика. Он давно уже изучил все оттенки настроения своего покровителя и теперь видел, что игумен проявляет признаки нервозности и беспокойства. Настоятель приказал ему тот же час разыскать и привести отца казначея.

Василид с неудовольствием принял это поручение. При виде Евлогия он ощущал неприятное чувство, особенно в тех случаях, когда взгляд казначея останавливался на нем. Наградит же господь такими глазами!

Повстречавшийся инок сказал, что видел отца казначея на втором этаже монастырской гостиницы. Василид направился туда. И верно: за дверью в конце коридора он услышал голос Евлогия. Василид постучал; Евлогий вышел.

— Чего тебе? — Взгляд его был подозрительным: очевидно, он подумал, что Василид, перед тем как постучать, подслушивал у двери.

— Святой отец, вас к себе владыко требует.

Несмотря на то, что дверь из номера открылась лишь на миг, оттуда пахнуло табачным дымом. Курение в пределах монастыря строжайше пресекалось, и снисходительность казначея вызывала удивление. Странно, что в номере еще кто-то был — в этот утренний час гостиница обычно пустовала. Пользуясь прохладой, благочестивые постояльцы проводили время в прогулках по окрестностям, разглядывая руины древних христианских памятников или совершая подъем на Святую гору.

Раздумывая над этим, Василид шел за Евлогием, но перед дверью в игуменские покои монах остановил его:

— Стой здесь и никого не впускай, пока я не выйду. Понял? Здесь стой! — Он посмотрел на мальчика долгим взглядом.

«Ишь ты, — сердито подумал Василид, — в свою келейную и зайти не смей…»

Спустя минуту негодование сменилось у него простым любопытством. Что-то в поведении и настоятеля и казначея настораживало. Страх перед гневом Евлогия сдерживал послушника, но, в конце концов, он не удержался и с бьющимся сердцем проскользнул в келейную. Через маленькое окошко в двери Василид мог слышать, а если подняться на цыпочки, то и видеть все, что происходило в приемной игумена.

Отец Георгий сидел во главе стола, казначей прохаживался из угла в угол. Разговор шел о будничных монастырских делах, но вдруг, после паузы, отец Георгий сказал:

— Давай теперь подумаем, как быть с лептой для голодающих.

Евлогий остановился:

— Владыко, разве мы не решили этот вопрос в день визита к нам председателя?

— Ты понимаешь, что такие вопросы решаются без посторонних. Если помнишь, в конце беседы я некоторым образом обнадежил его. Давай же, призвав на помощь всевышнего, прикинем, что можем отдать без большого ущерба.

Казначей развел руками:

— Премного удивляюсь вашим словам, отец настоятель: все наши духовные отцы уже обращались с амвона к прихожанам с призывом жертвовать на голодных. Доход от тарелочного сбора отныне будет сдаваться властям. Разве мало этого?