Герман Коробейников - Пещера Рыжего монаха

Обвал рукоплесканий и восторженных криков не дал председателю говорить дальше.

«Где они?» — неслось отовсюду.

Друзья стояли, сбившись в кучку, красные от смущения.

Переполненная восторженными чувствами толпа бросилась на мальчиков, и они с некоторым страхом почувствовали, как, оторванные от земли, плывут над морем голов, поддерживаемые десятками дружеских рук.

Их перенесли к подножию лестницы, и им ничего не оставалось, как подняться по ее ступеням. Наверху они попытались спрятаться за спинами взрослых, что вызвало в толпе приступ веселья, но им настойчиво предложили стать у перил галереи.

Решившись поднять глаза, Федя отыскал в толпе Иону — его лицо светилось радостью.

— Тебя там Иона ждет, — шепнул Федя отцу.

— Я рад, что он пришел!

Вдруг в толпе началась суета, люди подались к морю, где из-за мыса показался парус. Оркестр заиграл марш.

Чтобы видеть получше, люди влезали на крыши и балконы домов, окружающих портовую площадь, на парапет, на груды мешков и ящиков у причала.

Шхуна «Вера — Надежда» приближалась, было видно, как у форштевня, подобно пышным усам, вскипает пена. Немного погодя стали видны торчащие над бортами бесчисленные ребячьи головы. Один за другим убирались паруса, обнажая ряды разноцветных флажков, протянутых между мачтами.

Шхуна ткнулась бортом в причал, с нее полетели канаты.

Спустя минуту по трапу потянулась вереница детей; стоящие по сторонам четыре матроса следили, чтобы никто не оступился.

По узкому людскому коридору дети прошли на площадку перед таможней. Им совали в руки каленые орехи, чурчхелу [67] Чурчхела — восточная сладость, изготовленная из орехов и виноградного сусла. , белый как сахар каменный мед; те, кто не мог дотянуться, передавали сладости через стоящих впереди. К тому моменту, как дети собрались перед трибуной, руки их были полны гостинцев.

Федя, Аджин и Василид по-прежнему стояли на галерее. Припав к перилам, они с любопытством рассматривали новых сограждан. Те были одеты еще в свое, домашнее, некоторые слишком тепло для здешней погоды; большинство обуты в лапти. Мальчиков к этому времени уже остригли под машинку, девочек — коротко, под мальчишек. От этого все, казалось, походили друг на друга. За дорогу детей подкормили, но худоба все же бросалась в глаза.

К детям обратился Лоуа. Но он только успел поздравить их с прибытием. Из толпы вразнобой что-то кричали.

— Что случилось, земляки? — прервавшись на полуслове, спросил председатель. — Я ничего не пойму.

На груду ящиков поднялся абхазец в черкеске.

— Председатель! Мы узнали, что среди прибывших детей имеются сироты. Есть много желающих взять этих ребят к себе навсегда. Я хотел бы взять мальчика. Что скажешь, уважаемый?

— Не сомневаюсь, Коблух, что ты сделаешь из своего сына отличного джигита. Заявления с просьбой взять ребенка на воспитание уже начали поступать в ревком. Каждое будет рассматриваться особо. Задача семей, взявших на себя эту ответственность, не только в том, чтобы прокормить ребенка. Главное — вырастить его гражданином нашей революционной родины!..

Аджин подтолкнул друзей и выразительно повел глазами вниз. Один за другим они начали пробираться к лестнице. Митинг окончился.

Федя видел, что к Ионе подошел отец, и они вместе куда-то пошли.

Воспитатели в белых халатах построили детей в колонну по двое, и повели к монастырю. Часть людей, некоторое время сопровождала колонну, среди них были и наши друзья. Потом взрослые отстали, а мальчики, не сговариваясь, продолжали идти дальше. Строй скоро нарушился. Незнакомцы с любопытством поглядывали на троих приятелей, особенно на Аджина.

Один из мальчиков, по виду его одногодок, спросил, указывая на кинжал:

— Настоящий?

— А то, как же! — важно произнес Аджин.

— А ну, покажи…

— Нельзя без дела вынимать… Что, нравится?

— Спрашиваешь!

— Присоединяйся к нам, такой же получишь… Мы этого добра знаешь, сколько нашли! — похвастался Аджин.

— Тебя как зовут? — спросил Федя.

— Павлом.

— Отец-мать есть?

— Отца давно нет, а мать с голоду померла…

Немного помолчали. Потом Федя сказал:

— Ты вот что, Паша, не унывай… Давай отъедайся и к нам приходи — с нами не соскучишься. Договорились?

— Ясное дело…

Не доходя до монастырских ворот, колонна свернула на вновь проложенную дорогу, ведущую к гостиничному корпусу. Здесь друзья остановились.

— Куда теперь? — спросил Аджин.

— Пойдемте на кладбище, — попросил Василид. — Мне отца Георгия навестить надо.

Мальчики направились вдоль монастырской стены.

— Помнишь, ты рассказывал, как привидения на кладбище видел? — спросил Василид у Феди.

— Еще бы! Такое не забудешь.

— Привидений не бывает! — уверенно заявил Василид.

Федя и не сомневался в этом. Но уж очень неожиданным было услышать такое от вчерашнего послушника.

— Мне доктор в больнице объяснил: в сырую погоду иногда из могил светящийся газ идет, забыл только, как называется.

— Ишь, ты! А я кого ни спрашивал, никто не знает.

Они подошли к склепу и, следуя примеру Василида, обнажили головы.

— Упокой душу его, господи, — сказал Василид и перекрестился.

Постояли, опустив головы. Василид в эти минуты вспомнил, как видно, о многом.

— Пойдем, — сказал Федя, тронув его за плечо. Василид побрел в глубину кладбища. Друзья, ни о чем не спрашивая, пошли следом за ним.

— Здесь, — сказал Федя.

Среди могильных крестов и памятников едва поднимался холмик; на небольшой дощечке, воткнутой в землю, было написано: «Здесь покоится тело Порфирия Смирягина, умершего 10 февраля 1922 года». Постояли немного.

— Эх, жил смешно и умер грешно, — сказал Федя. — Ведь это он тогда с лопатой по кладбищу пробирался.

— Чудак-человек был, — добавил снисходительно Аджин.

— Не говорите так, — отозвался Василид, — если бы не он тогда, мне бы здесь лежать.

Федя уже пожалел о своих словах.

— Ладно, не огорчайся. Пойдем, посидим где-нибудь, подумаем, что дальше делать.

— Я рисованием займусь, — оживился Василид. — Сначала, как все, буду в школу ходить, а потом в Тифлис поеду живописи учиться — там художественное училище скоро откроют.

— Это хорошо, — ответил Федя. — Но сейчас я не об этом…

Друзья подошли к краю обрыва, откуда открывался вид на город и море. Сели в густой тени кипарисов. От их нагретой хвои шел едва уловимый дурманящий запах. Весенние краски побережья таяли в дымке предвечернего часа. Из города не доносилось ни звука. Феде становилось не по себе среди этой мирной, успокоительной тишины. Короткая буйная весна отцветала, наступало долгое-долгое лето. «Чем же занять его?» — думал Федя. И бес, толкавший его к приключениям, снова просыпался в душе.