Петр Северов - Легенда о черном алмазе

Первую получку Митька принес Макарычу. Тот сразу же стал собираться в Старобельск на ярмарку. Возвратился через двое суток с красавицей гармонью - изделием тульских мастеров, и этим угадал вторую присуху Митьки - музыку.

Прошло не так уж много времени, и смуглый, черноглазый, расторопный Митька, уже водивший составы вагонеток под землей, стал всеобщим любимцем вечерней шахтерской улицы: он так уверенно исполнял задушевные мелодии народных песен, что даже Митрофан Макарыч иной раз удивлялся: «Право, так и чудится, словно по клавиатуре гармошки то ли шесть, то га! восемь рук бегают!»

Шахтеры хорошо знают, как опасен и сложен труд в каменных глубинах. А самой опасной из шахтерских профессий считалась профессия коногона. Сегодня о ней в Донбассе лишь вспоминают - лошадей на подземном транспорте заменили электровозы,- а в прошлом в коногоны шли только парни смелые и ловкие, умевшие мгновенно принимать решения, любившие риск.

Подземный состав насчитывал до десятка вагонеток - и в каждой две тонны угля или породы. Такие составы коногонам доводилось водить от самых дальних забоев к стволу. Когда груженый состав набирал скорость, коногон вскакивал на одну из передних вагонеток и, подгоняя пронзительным свистом коня, лихо мчал с грохотом и громом по определенному маршруту. Над самой головой смельчака проносились балки верхней крепи, мелькали выступы камня, сыпалась с кровли пыль, брызгала вода. Чуть приподнять голову - значило погибнуть: камень и крепь не приподнимутся, не уступят дороги… Митька оправдывал свою фамилию - Ветерок: он любил скорость. И, надо сказать, за умение и смелость в работе его уважали в поселке и стар и млад.

В первый же день войны Митька явился к военкому и попросился в кавалерию. Военком оказался из шахтеров и слышал о лихом коногоне добрые слова. Вскоре Ветерок был зачислен в конную разведку полка и проследовал на передовую. А в шахтерском поселке вспоминали отважного Митьку, его скоростные рейды и его певучую гармонь…

Как-то на вокзале безвестный раненый солдат назвал фамилию: Ветерок. Макарыч бросился к нему с расспросами, но солдат пропаще махнул рукой.

- Убит в бою под Никитовкой. Знатный, говорят, был коногон…

Митрофан Макарыч не расспрашивал о подробностях. Что они добавили бы к горькой вести? Иногда он доставал из сундучка старенький, потрепанный альбом, в котором хранил фотографии отца, матери, деда и нескольких друзей. С первой страницы щурил веселые глаза смуглый белозубый Митька…

А теперь, после всего пережитого, Митька Ветерок вдруг возник на пороге веселым усачом в каракулевой кубанке, браво сдвинутой набекрень, в размашистой кавалерийской бурке, из-под которой пронзительно блеснул серебряный эфес сабли, и каждый его шаг сопровождался мелодичным пением шпор…

Но самое главное Макарыч рассмотрел не сразу, а лишь после того, как Митька, круто поведя плечами, сбросил кавказскую бурку на спинку стула: на груди его блеснула золотая звезда Героя.

Утром Митька сказал Макарычу, что сначала хочет навестить в Привольном однополчанина Луку Семеновича Скрипку, а уж потом будет решать, где именно «спешиться». В шахте он больше не сможет работать - не позволяют тяжелые ранения. Ему и с полком из-за ранений пришлось расстаться - врачи настояли на увольнении из действующей армии. Его провожал весь полк, а командир дивизии подарил за доблесть, проявленную в боях, породистого скакуна.

Митрофан Макарыч с интересом рассматривал эту стройную и чуткую лошадку. Она как будто понимала, о чем говорили Митька с Макарычем, и слушала навострив уши.

- Представь, дед,- рассказывал Ветерок,- когда в тылу противника, в десяти километрах от передовой, я налетел на вражеский патруль и меня прошила автоматная очередь, этот славный конь пронес меня в бессознательном состоянии через линию фронта. Случай удивительный, просто редчайший! Как же я смог бы расстаться с таким конем?.. Командир дивизии генерал Петренко, спасибо ему, все понимал, и вот - подарок.

Митька обещал заехать через недельку. Когда добрый рысак умчал его берегом вдоль реки, Макарыч еще долго стоял на крылечке, не в силах разобраться: то ли это отдаленно стучали копыта, то ли его собственное сердце.

Он привык, зачастую пребывая в одиночестве, рассуждать вслух. Вот и теперь, мысленно продолжая беседу с Митькой, спрашивал его шутя: «А почему бы тебе не поселиться в этом домике? Мы бы его вместе подновили, подкрасили, и стал бы он - как пряник! Тут бы тебе, сынок, и семьей обзавестись… Что может быть лучше этой нашей речки, нашего зеленого раздолья?.. Да и есть ли на свете, Митенька, места красивее?..

Он споткнулся на ровном месте у стола и, отступив на шаг, молча уставился на третьего за такое короткое время гостя.

Пожилой, упитанный, одетый в добротный серый костюм, гость стоял на пороге, держа в руках шляпу, и, улыбаясь, внимательно следил за хозяином. Когда же он вошел и сколько минут находился в доме? Где видел Макарыч это округлое, с жесткими черточками лицо, стальной отлив зрачков, продолговатую родинку под глазом? Он тут же припомнил: ботаник… Да, это ученый-ботаник, постоянно бродивший в окрестностях городка. Где же его корзинка с травами, листьями, цветочками, корешками?..

- Гостю почет - хозяину честь,- сказал Макарыч, указывая на табурет перед столом.- К людям ученым у нас в каждом доме с почтением.

Гость манерно поклонился, и его улыбка стала еще шире.

- На моих бесконечных тропинках, которые я меряю ради науки,- произнес он торжественно, мельком оглядывая комнату,- мне довелось встречать людей, которые хорошо знают вас и высоко ценят. Вот уже сколько времени я собирался нанести вам визит, однако все дела, дела… А недавно мне стало известно, что вы были знакомы с геологом Иннокентием Федотовичем Васильевым, человеком огромного таланта и печальной судьбы. Поскольку я дружил с Васильевым, уважал его за сильный характер и неустанные поиски, поскольку мне предложили написать воспоминания о нем, я с интересом выслушаю все, что вы сможете рассказать об этом замечательном ученом.- Тут он еще раз поклонился, снял шляпу: - Извините незваного гостя и разрешите представиться: моя фамилия Орлов… Николай Павлович Орлов.

Потом широко шагнул к столу, движением ноги придвинул табурет, стал на него коленом.

- Как летит время!..- вздохнул он устало и смежил веки.- Давно ли мы вместе с Федотычем стояли на этом берегу, обсуждая очередной маршрут? Как интересно он рассказывал мне о своих приключениях в дороге, о своих замечательных находках!

«Ну говорун! - подумал Макарыч.- А как нанизывает слова, будто читает написанное. Что-то в нем скрытное, настороженное, и эта сладенькая улыбочка на жестком лице… Но… если он знал Васильева - это интересно».