Игорь Ефимов - Плюс, Минус и Тимоша

Один обыкновенный мальчишка по имени Тимофей, или еще по-другому Тимоша, как к нему обращались, когда просили чего-нибудь невозможного (например, не стучать кастрюлей о кастрюлю), или, по-третьему, Тимка, как его звали, чтобы не путать с соседским щенком Бомкой, — да, так вот этот самый мальчишка широко раскрыл свои зеленые глаза и сразу же крепко закрыл их, потому что ему ужасно не понравилось то, что он увидел.

Вообще закрывать нарочно глаза или затыкать уши ему строго запрещалось.

Другие пользовались этим замечательным способом сколько угодно, как например, две девчонки из их класса, которые, когда ссорились, говорили нараспев всю правду друг другу в лицо, одна — «Алла-воображала», другая — «Лиза-подлиза, Лиза-подлиза»; но так как глаза и уши при этом они всегда зажимали пальцами, то очень быстро мирились и правды о себе так и не узнали. То же самое и взрослые: если им не по вкусу было, что говорили другие, то папа, например, бросал трубку на рычаг телефона, мама запиралась на веранде, а бабушка незаметно выключала слуховой аппарат в кармане кофты. Стоило же Тимоше один только раз применить такой же прием — заткнуть уши посреди бабушкиных причитаний о бессердечных мальчишках, грязных башмаках и чистых полах, как на него набросились все трое, закричали, заахали, вытащили пальцы из ушей, отняли на два дня велосипед, выключили детскую передачу по телевизору… За что? Правда, он, кажется, еще запел при этом дурацким голосом: «Дайте мне умереть хоть спокойно, дайте мне хоть спокойно умереть!» Но за это его почти не ругали — только за глаза и уши. И настрого запретили делать так впредь.

Однако что ему было сейчас до всех запрещений! Ведь то, что он увидел, то, что он увидел!.. Нет, даже самый взрослый на его месте не удержался бы и зажмурился. Это было такое страшное, что его не должно было быть на свете, не то что здесь, в их озере!

Но оно было!

Оно лежало в воде в трех метрах от него, и, кажется, оно хотело есть.

«Нет, я не стану на него смотреть, — думал Тимоша. — Я лучше полежу так тихонько и буду вспоминать что-нибудь хорошее из своей жизни. Может быть, оно и уплывет само собой».

Он начал вспоминать, но ничего не вспоминалось. Уже давно, то есть с самого утра, в его жизни не было ничего хорошего. Днем он было собрался сделать уроки, чтобы вечером его отпустили глядеть футбол, как и в прошлое воскресенье, но задача попалась такая вредная, что ее бы и Венька Корабликов не решил. Там один человек шел себе из пункта А в пункт Б, а потом зачем-то сел на середине пути в моторную лодку и поплыл в два раза быстрее. Было уже непонятно, откуда он взял эту самую лодку посреди дороги, и по какой воде поплыл, и зачем идти пешком — неужели велосипеда у него не было. В их поселке у всех были велосипеды, и еще ходил автобус — каждые полчаса в город и обратно, и еще много было мотоциклов, а на лодках плавали только за рыбой. Но про рыбу в задаче ничего не говорилось, а спрашивалось, сколько времени этот псих, то есть этот человек, был в пути, если пешком он покрывал все расстояние за один час.

«На моторке, конечно, хорошо, — думал Тимоша. — Теперь еще бывают с подводными крыльями — мне бы такую. Только бы меня тут и видели. Можно было бы уплыть в самый узкий на свете пролив и стать там пиратом. Или нет — пиратом плохо. Пришлось бы рано вставать, а то еще пропустишь какой-нибудь богатый корабль. Лучше быть спасателем. Спасай себе и спасай. У них и фуражки красивые, и флажок на корме. Только разве кто-нибудь теперь тонет? Как же, дожидайся. Нет, самое лучшее — заплыть куда подальше и приплывать домой, если сам захочешь. И разговаривать только по радио. Хочешь — говори, не хочешь — щелк! и полная тишина».

Так Тимоша бился над задачей целый час, а потом увидел на улице Веньку Корабликова. Тот ел мороженое, и лицо у него было такое, что Тимоша невольно вспомнил одно взрослое слово, которого раньше не понимал, а теперь понял, что оно значит. Отрешенное! — это же, наверно, когда человек отрешил задачу. Отрешил себе и движется не спеша в тот конец поселка, где стадион, куда уже стекается народ и проехала машина с футболистами из райцентра, и другая машина, с которой будут продавать лимонад и пряники, и там уже, наверно, развеваются флаги, и сосед Бирюков натягивает свою рыбацкую сеть на футбольные ворота, а ребята из их класса аккуратно насыпают горстями известь на черту вокруг поля. Все насыпают, а он один сидит тут над этой задачей, и неизвестно, сколько еще просидит из-за какого-то дурацкого путника и его дурацкой моторкой, с дурацкими пересадками посреди пути…

Тут Тимошу взяло такое зло, такая обида, что он вскочил со стула, надул щеки, левой рукой зацепил правую ногу, а правой рукой стукнул что есть силы по задачнику, да еще выкрикнул при этом что-то похожее на «бурлывжих». При этом он забыл выпустить из пальцев авторучку — длинная клякса вылетела из нее и упала на слово «вдвое». Получилось: «человек сел в моторку и поплыл… быстрее». Но Тимоше некогда было всматриваться, куда упала клякса и что стало с задачей, потому что в то же мгновение за его спиной шлепнулось что-то тяжелое.

Тимоша оглянулся и увидел совершенно малознакомого человека.

На нем была белая каска, то есть не каска, а панама, рюкзак и закатанные до колен штаны. Он лежал, упираясь в пол руками, и таращился по сторонам, словно хотел понять, кто это так ловко подставил ему подножку. Потом вскочил, воздел руки к потолку — от этого рукава его куртки упали, и Тимоша увидел часы и компас. Человек поднес их к глазам, вгляделся, задумался ненадолго и, видимо, чего-то подсчитав в уме, горестно закивал сам себе и захныкал.

— Все кончено. Опоздал, конечно, опоздал, — забормотал он, опускаясь на стул и утираясь панамой.

— Да, — сказал Тимоша. — Мама с папой уехали в город с утра. А вернутся только вечером.

— Мама с папой? А из какого они отдела?

— Мама из отдела снабжения. А папа — с главного технолога.

— Нет… Не знаю таких, — пробормотал человек. — А сам ты?

— Я? Я еще не из отдела. Я из третьего «г».

Человек отер лицо и усы, и Тимоша вспомнил, на кого он похож: на тот плакат в сберкассе — «Накопил и машину купил».

— Нехорошо, третий «г», — покачал он головой. — Ох, нехорошо ты со мной поступил. Теперь выручай как хочешь. Знаешь, как это бывает? Сегодня — ты мне, завтра — я тебе. А? Уж, пожалуйста, — давай — спасай — помогай.

— А чего делать?

— Дело у меня, честно говоря, простое, но ответственное! — ужас. Тридцать лет уже работаю, и всегда — одни благодарности. А сегодня… — тут он горестно помотал головой и опять легонько хлюпнул носом. — Надо же так… И с чего вдруг? Не пойму, просто не пойму, что случилось.