Александр Плонский - Плюс-минус бесконечность (сборник)

Фантастика… Какое притягательное слово!

Впрочем, одним она кажется пищей для ума, другим — развлечением или отвлечением от действительности, третьим — второстепенной литературой, чтивом. Надо ли спорить с этими, последними? Достаточно напомнить им, как часто классики мировой литературы обращались к фантастике как к приему — чтобы полнее, глубже, выразительнее воплотить свои замыслы, сделать произведение доходчивее.

Легче всего противникам жанра восклицать о неправомерности отнесения к жанру фантастики таких мировых шедевров, как «Шагреневая кожа» Оноре де Бальзака, «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «Нос» Н. В. Гоголя или его же «Портрет». В основе всех этих произведений лежит явно н е в о з м о ж н о е, а н т и н а у ч н о е, как теперь принято говорить, д о п у щ е н и е, но оно окружено такими реалистическими деталями, что начинает выглядеть достоверно. Писатель с помощью примененного им литературного приема с особой яркостью рисует задуманный образ героя, через увеличительное стекло вымысла показывает изображенный им мир.

Аналогичный прием «ожившего изображения» использован американским фантастом Рэем Брэдбери в рассказе «Вельд»: увлеченные телевизором дети, любуясь в комнате дикими львами, вдруг в ужасе видят, как могучие хищники сходят с экрана… Казалось бы, описано безусловно невероятное событие, не имеющее ничего общего с действительностью. Но стоит вдуматься в смысл этого рассказа!.. Ожившее изображение — символ. На самом деле телеизображения не оживают, но… Они способны убивать! Чрезмерное увлечение американских детей телевидением в конечном счете может привести их к гибели, не менее страшной, чем от оживших львов: в Америке, о которой пишет Брэдбери, экран оболванивает, оглушает, отбивает охоту к чтению, лишает людей возможности приобщиться к подлинной культуре, лишает интеллекта…

Как видим, даже такая невероятная фантастика несет в себе вполне реальные — существующие — черты современности. Такие черты передавали с помощью фантастического приема Бальзак, Уайльд, Гоголь, Достоевский, Куприн… Чернышевский в романе «Что делать?», в главах, посвященных снам Веры Павловны, поднял современную ему литературу до высот социальной утопии.

Утопия — один из глубоких, полных философского осмысления видов фантастики. Беря свое начало в веках далекого прошлого, она позволяла еще древнегреческим философам — таким, как Платон, — высказывать свои мысли, описывая воображаемые страны с утопическим общественным устройством. Томас Мор, правомерно называемый совестью английского народа, в своем философском трактате назвал вымышленную им страну «Утопией», воспользовавшись древним греческим словом, которое в переводе звучит как «Нигдейя» — то есть страна, которой нигде нет на Земле. Описывая эту страну, философ показывал справедливое, по его мнению, устройство общества. Таков и «Город Солнца», написанный в темнице «вечным узником» Томмазо Кампанеллой, и «Новая Атлантида» Фрэнсиса Бэкона, и произведения других писателей, прибегавших к подобным приемам для воплощения своих замыслов.

Мы привыкли к классическим произведениям мировой литературы, и нам и в голову не приходит, что, скажем, знаменитое произведение Джонатана Свифта о путешествии Гулливера и об острове лапутян, летающем над Землей, — бесспорная фантастика, служащая в данном случае сатирическим целям. Однако сколь бы ни были невероятными допущения Свифта о существовании стран, населенных то лилипутами, то великанами, то разумными лошадьми, как бы ярко ни воспроизводились в этих странах черты современного Свифту общества, рассмотренные через фантастический телескоп, в его произведениях проглядывают сейчас черты подлинной н а у ч н о й ф а н т а с т и к и. Так, Свифт сумел предсказать существование у Марса двух спутников — об этом астрономы его времени и не подозревали! А современные инженеры подсчитали, что идея летающей «Лапутии»… осуществима! Пропущенный по проводам электрический ток, взаимодействуя с магнитным полем Земли, мог бы на самом деле поддерживать остров лапутян в летающем состоянии. Однако у Свифта, надо думать, были иные задачи, решение которых сделало его произведение н е у в я д а ю щ и м.

Вспоминая о классиках, прибегающих к фантастике как к сатирическому приему, необходимо назвать и нашего Салтыкова-Щедрина с его городом Глуповым… Как видим, шедевры литературы не чужды фантастики, и фантастика отнюдь не заслуживает снобистского к себе отношения некоторых ревнителей изящной словесности. Говоря о корнях фантастики, надо иметь в виду и ее истоки: сказки и мифы. Сказания различных народов, творения Гомера, мифы и предания — все они не могли бы существовать без фантастики, привлеченной в их основу…

Правда, во времена, когда складывались эти сказки и мифы, доказательства описанным в них чудесам не требовалось. Они принимались на веру, поскольку вера для людей давнего времени была необходима для осмысления жизни и действительности. Эта привычная вера позволяла придавать сказкам и мифам ту достоверность, которая в наше время требует совершенно иных приемов.

Сказка существует, будет существовать, имеет все права на существование. И отнюдь не обязательно населять ее королями и принцессами, халифами или джиннами. Современная наука внедряется в сказку — вернее, сказка привлекает элементы науки, ее термины для создания необыкновенной обстановки, позволяющей автору решать свои задачи.

Научная сказка, фантастика любых допущений, разумеется, находит место в общем потоке художественной литературы: фантастическая литература — вид художественной литературы.

Однако, исследуя этот вид литературы, нужно выделить из него ф а н т а с м а г о р и ю — те произведения, где ничем не ограниченный вымысел не содержит никакой другой цели, кроме изображения «занимательного невероятного», зачастую отвлекающего читателя от неприглядной, опостылевшей ему действительности, уводящего в мир нереальный, создаваемый, к примеру, перенесением героев в космос, на вымышленные планеты, в условия невообразимых приключений, звездных войн, космических ужасов…

На Западе даже появилась своеобразная область фантастики, получившая название «Космическая опера». В ней «оперная условность» применяется относительно к воображаемым мирам, которым подчас приписываются земные средневековые или еще какие-либо иные особенности. Как правило, такие произведения не несут в себе иных задач, кроме развлекательных, но им отдавали дань и такие серьезные фантасты, пришедшие в литературу из науки, как Айзек Азимов.