Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

— Колонок? — предположил Коля.

— Не знаю. Посмотрим следы.

Приблизились к камню, возле которого мелькнул зверек, исследовали берег. Но ничего особенного не нашли. На гальке следов не было, а на земле под большой, нависшей над водой кочкой виднелось лишь две-три царапины да лежала задушенная лягушка.

— Наверно, водяная крыса, — решил Коля. — Задушила, а потом придет и сожрет.

— Нет, — возразил Петька. — Сережа говорил, что водяные крысы бывают серые и бурые.

Чтобы узнать, кто хозяйничал на берегу, решили спрятаться в кустах и подкараулить зверька. Героически кормили комаров минут десять. Но осторожный лягушкоед так и не пришел. Вместо этого неподалеку раздался скрежет гальки и чье-то ворчанье.

— Митька! — подмигнул Коля. — Бросил работу и ищет, куда мы девались. Сейчас я его пугну…

Мальчишка прокрался вперед, сунул голову в кусты, но вместо того, чтобы крикнуть и пугнуть Митьку, вдруг попятился, взмахнул, как птица, руками и… что есть духу пустился вниз по ручью.

Много ли наберется на свете пятиклассников, которым довелось испытать в жизни настоящий, взаправдашний ужас? Петька до этого момента тоже не имел о нем никакого представления. Все пережитое, например, в темной комнате, в стычках с хулиганами или при падении с крыши сарая (было и такое), показалось бы в ту минуту ерундой. Ни гроша не стоили даже страхи, навалившиеся на друзей в таежном дупле. Ведь там мерещилось что-то знакомое — хотя бы по рассказам да книжкам. А тут перед глазами было сначала только бледное, перекошенное лицо друга, а потом мелькающие впереди пятки. О том, кто ворочается и ворчит за кустами, приходилось только догадываться.

Натыкаясь на деревья и камни, сбивая о валежины ноги, бежали до тех пор, пока не очутились возле пасеки. Только когда услышали голоса людей, Коля остановился и в изнеможении плюхнулся на траву.

— Ну чего ты! — загнусавил Петька. — Несешься, как угорелый. Вдруг я отстал бы, сломал ногу?

Товарищ не отвечал — не мог перевести дух.

— Ну кто там? Страшный?

Коля смахнул с лица пот, взглянул на друга и с трудом выдавил:

— Медведь…

— Медведь? — Петька оторопело переступил с ноги на ногу и оглянулся. — Настоящий?

— Нет… Плюшевый… С пуговичными глазами…

Коля еще долго тряс головой, хватал воздух ртом. Когда же дыхание вошло и норму, принялся рассказывать сам.

— Он, бродяга косолапый, знаешь, как сделал? Съехал на заду с обрыва, шлепнулся в воду и давай топить улей. Одной лапой держит рамки, чтоб не уплыли, а другой от пчел отмахивается.

— Какой улей? Где он его взял?

— Я почем знаю? Наверно, спер на пасеке. Пчелы его кусают, а он топит. Когда потопит, тогда начнет есть.

— Кого? Пчел?

— Тьфу! Ну чего ты из себя дурачка строишь? — рассердился Коля. — Сдались ему твои пчелы! Мед, конечно.

— С воском и деткой?

— А что ж такого? Он все равно муравьев ест. И лягушек, и червяков. С медом-то они небось еще вкуснее.

— Ну-у-у…

Кое-как обмыв в ручье царапины, друзья поспешили с новостью к старшим. Только их сообщение опоздало. Матрена Ивановна бродила вокруг дома, хлопала себя ладонями по бедрам и сокрушенно причитала:

— Ах, окаянный! Ах, идол косматый! Да что ж это деется, люди добрые? Уволок, вражина, улей! А в улье-то мед неоткачанный, рамки совхозные…

Сережа угрюмо возился у поваленного прясла, копал для столба яму. Узнав, что мальчишки видели медведя у ручья, схватился за ружье, хотел бежать в лес, но пасечница не пустила.

— Куда еще снарядился? — проворчала она. — Не видишь, ночь на носу. Да к какой резон гоняться за зверюгой, ежели он сам сюда явится? Нынче-то, конечно, нажрался, спать будет. А завтра…

Так оно и получилось. Назавтра Валет и спущенный с цепи Кудлай волновались уже с утра. Они то и дело нюхали воздух, ставили дыбом шерсть на загривках, рычали.

— Не зря собаки бесятся! Ох, не зря! — вздыхала пасечница. — Выглядывает вражина из-за дубов, караулит!

Взрослые старались не уходить с точка. Сережа держал под рукой заряженное ружье, а Коля с Петькой и Людкой (прочим было наказано на пасеку не являться) помогали стеречь дом с веранды и со двора.

Если бы медведь ходил в школу и закончил хоть один класс, он, наверно, сосчитал бы, что за ним следят сразу пять пар человеческих глаз. А в дальнем конце точка были привязаны еще и собаки. Но косолапый арифметикой не занимался и, должно быть, потому перехитрил сторожей.

Случилась это перед самым закатом солнца, когда Матрена Ивановна стала доить корову, а мальчишки с Людкой затеяли возню у печки. Возле ульев в это время оставался один Сережа. Он сколачивал на дереве дощатый помост для ночного дежурства и зашел зачем-то в омшаник.

Увидев, что спина караульщика скрылась за дверью, косматый любитель сладкого выскочил из кустов, схватил первый попавшийся улей и опрометью кинулся назад. Спустя какое-то время он наверняка сидел бы уже в ручье и, как вчера, лакомился медом. Но на его беду случилась заминка. То ли по своей звериной привычке, то ли по другой причине медведь атаковал пасеку с того самого места, что и раньше. А забор между тем в этом месте был исправлен. Вместо старых поваленных столбов Сережа поставил новые, крепкие. Заменил и перекладины.

Косолапый, когда бежал к точку, этого не заметил — свободно пролез между жердями. А с ульем, конечно, застрял. Деревянный ящик в дыру не лез. Медведь вертел его и так и эдак — скреб когтями поверх забора, тащил за собой, — но все напрасно.

Собаки учуяли зверя, подняли лай. В один голос с ними завизжала Людка, а Сережа не растерялся, выскочил из омшаника и прямо с порога пустил в вора пулю.

Медведь кинулся в кусты…

Посмотрели бы, что натворил косолапый на пасеке! Кроме украденного улья, который валялся теперь у изгороди, он попутно опрокинул еще два. Земля и трава у прясла были истоптаны, жерди исцарапаны, а потревоженные пчелы так и вились над головами.

Спать в эту ночь Сереже не пришлось. Забравшись с ружьем на помост, устроенный на дереве, и дожидаясь нового нападения, он даже ужинать не спустился. Только медведь, должно быть, знал, что его караулят, и до утра не являлся. А с рассветом началось почти то же, что и вчера. Собаки все время волновались, рычали, в кустах что-то трещало. Отойти от ульев нельзя было ни на минуту.

— Обложил, проклятый, как ворога, — сокрушалась пасечница. — Как в крепости обложил! Так за каждым шагом в подглядывает. Так и подглядывает!

До обеда старушка что-то соображала. Потом подозвала Сережу и сказала:

— Вот что, сынок. Мараковала я, мараковала, и выходит, что надо идти к Кузьме.