Эдуард Веркин - ЧЯП

– Угощайся, – сказал Синцов.

Живая.

– Да я шаурму на автовокзале съела, – растерянно сказала Царяпкина.

Но не удержалась, взяла сочень и стала есть с плохо скрываемым аппетитом, так что стало ясно – никакой шаурмы Царяпкина не ела, а если и ела, то не впрок.

Синцов разлил чай, и себе, и Царяпкиной по большой кружке. Царяпкина съела сочень и покраснела от смущения, кажется.

– Сахар тебе положить? – спросил Синцов.

– Я без сахара.

Совершенно обычная Царяпкина. Сказала, что без сахара, и сама тут же насыпала две ложки.

– Так ты не рассказала, – напомнил Синцов.

– Что? – Царяпкина взяла чернослив в шоколаде, продолжая размешивать сахар.

– Ну про… – Синцов не знал, как сказать. – Как оно все…

– Почему я не на кладбище? – Царяпкина улыбнулась.

– В общем… да, почему? Как это…

– Врачебная ошибка, – Царяпкина разворачивала конфету. – Такое часто случается. Аппарат искусственного дыхания отключился, они решили, что я померла, а я совсем не померла. А интерны уже в базу забили, прикидываешь, лодыри какие? Как в кино просто – меня, значит, везут в морг, а я сажусь на каталке. И знаешь что?!

Царяпкина поглядела на Синцова. Синцов подумал, что у Царяпкиной, пожалуй, красивые глаза. Карие, но при этом глубокие, с далекими золотистыми искрами, точно горели там древние, вечные звезды, раньше этого Синцов не замечал.

– И знаешь что?!

– Что? – Синцов оторвался от глаз Царяпкиной, вспомнил, что она дура, но почти сразу неожиданно для себя подумал, что, наверное, не такая уж и дура.

– Я качусь на этой скрипучей мертвецкой тележке, колесо в какие-то выбоины попадает, а тот болван, который меня везет, по телефону со своей подружонкой разговаривает. А холодно так…

Царяпкина откусила от конфеты, зажмурилась от удовольствия.

– Холодно, как на том свете, – сообщила она. – Просто вся пупырышками покрылась. А я еще не понимаю, куда еду, только думаю – с какого это перепуга вдруг меня простыней с головой накрыли? И куда везут? И на пальце что-то на ноге болтается… А этот возила остановился как раз, закурил и рассказывает своей каракатице, что у него последняя ездка, сейчас одну жмуриху пристроит и свободен, можно в кино будет сходить на «Паранормальное явление-2»…

Царяпкина дожевывала конфету. От сладкого звезды в ее глазах разгорались сильнее, так что Синцов почувствовал себя неуверенно как-то. Ему хотелось смотреть в глаза Царяпкиной, и это его несколько напрягало.

– Стоит надо мной, подружку свою какой-то ересью грузит и мне прямо в лицо дымом курит. Курит и курит, у меня в носу зачесалось, я взяла и чихнула. Он сразу и замолчал.

Царяпкина роковым образом улыбнулась.

– Короче, устроила я ему паранормальное явление, – сказала он. – Ты бы слышал, как он кричал – просто брачный вопль Квазимодо. Его воплем аж на стену отбросило. А я села на каталке, ноги свесила и посмотрела на него вот так.

Царяпкина посмотрела вот так на Синцова, исподлобья, как бы вывалив глаза, так что получилось действительно внушительно.

– У меня даже свидетельство о собственной смерти есть, – сказала она. – Дурацкая история.

– Дурацкая…

– Да уж, дурацкая. Зато теперь точно сто пятьдесят лет проживу.

– Почему?

– Ну как почему? Меня же вроде как все похоронили, а я живехонька. Такие недобитые долго живут, народная примета.

– Долго…

– Ага, – кивнула Царяпкина. – Тысячу лет. За тысячу лет любой секвойей станет, это точно. Конечно, в больнице все равно провалялась долго, почти месяц, ребра никак не срастались, дырки все в них сверлили. В гипсе ходила, чесалась, как собака. Но так лучше, чем мертвой, правда ведь?

– Правда.

Синцов смотрел на живую Царяпкину, а Царяпкина была вполне себе жива. Даже очень жива, закончила с конфетами и навалилась на пирожные «Картошка».

– А Чяп совсем обарыжел, – продолжала она рассказывать. – Они со Лбом такое замутили…

Царяпкина откусила от «картошки» слишком большой кусок, поперхнулась и стала кашлять, смешно надувая щеки. Синцов хотел стукнуть ее по спине, но Царяпкина справилась сама, постучавшись о спинку стула.

– Железная комбинация, – сказала она. – Гениальная. Они со Лбом купили старый понтон и через Сунжу перекинули недалеко от Лопатниц. А в Лопатницах как раз мост по весне сгорел, и теперь народ, чтобы в Гривск попасть, сто двадцать километров крюк делает. А тут понтон. Правда, за деньги. Но ездят – что делать? Ездят и ругаются, ездят и ругаются, власть ненавидят. А потом Лоб – раз – и объявляет, что теперь понтон бесплатный.

– Зачем?

– Как зачем? Лоб теперь в мэры баллотируется – типа друг народа, и все дела. У него теперь поддержка избирателей, рейтинги, электорат. Короче, политик. А Грошик при нем помощником. Короче, эти упыри теперь по полной развернутся, пропал Гривск, совсем пропал.

– Да уж…

Царяпкина скорбно вздохнула.

– А у меня взяли, между прочим, – сказала она.

– Что взяли?

– Песню. «Анаболики» взяли мою песню. И слова и музыку.

Царяпкина поглядела на Синцова с превосходством.

– «Экстаз вивисектора» называется, – сказала она. – Я ее по мотивам приключений в морге сочинила. «Анаболики» ее будут на следующем «Нашествии» исполнять.

– Поздравляю, – совершенно искренне сказал Синцов.

– Спасибо. Кстати, Чяпик тебе передал тут кое-что.

Царяпкина достала кошелек, из кошелька прозрачную капсулу с золотой монетой. Положила на блюдечко.

– Он сказал, что не успел тебе отдать.

Синцов подтянул блюдечко к себе.

– Да…

Червонец. Тяжелое золото. Синцов подцепил пальцем крышку капсулы. Золото легло в ладонь, устроилось между пальцами.

– Ну вот, поручение выполнила, – сказала Царяпкина. – Спасибо за чай, очень вкусно.

– Пожалуйста…

Золото тянуло руку вниз. Золото.

– А ты зачем тут вообще?

– Я, собственно, вот с какой целью. Один шведский филолог заинтересовался братьями Дятловыми и их наследием. А я, получается, единственный специалист…

Царяпкина хихикнула.

– Короче, паспорта с мамой приехали оформлять. В октябре этот профессор к нам в Гривск приезжает, а потом мы в Швецию. Мы с ним книгу пишем.

– Понятно…

Царяпкина пишет книгу.

– Ладно, мне пора уже, я на минутку забежала. Спасибо за угощение.

Зашнуровала ботинки Царяпкина гораздо быстрее.

Она еще что-то говорила, но Синцов уже плохо слышал, отвечал «да», «нормально», «конечно». Перед уходом Царяпкина чмокнула его в щеку. Червонец он продолжал зажимать в руке.

Тяжелый. Все-таки золото очень тяжелый материал, руку оттягивает.

– Интересная девочка, – сказала мама. – Как ее зовут?

– Элеонора…

– Чем занимается?

– Книги пишет.

– Ого! Приглашай ее еще.