Денис Драгунский - Денискины рассказы: о том, как всё было на самом деле

И еще про телефон.

Была у нас одна соседка, молодая девушка. Однажды она влюбилась. И все время ждала, когда этот парень ей позвонит. Поэтому, как только раздавался звонок, она выскакивала из своей комнаты, бежала по коридору, хватала телефонную трубку и медленным ласковым голосом говорила: «Алло-оооуу!» И лицо у нее делалось добрым и красивым, как у артистки из кино.

Но тут оказывалось, что это позвонили не ей, а соседке Гале. И она кричала на всю квартиру громким и противным голосом: «Галкяяяя!!!» А лицо у нее сразу делалось грубым и злым. Как у дворничихи из соседнего двора, которая нас гоняла метлой, когда мы приходили в ее двор поиграть в футбол.

В рассказе «Он живой и светится» Мишка предлагает Дениске в обмен на самосвал – резиновый надувной плавательный круг. Дениска отвечает: «А плавать где? В ванной? По вторникам?»

Почему именно «по вторникам»?

А потому что ванная на всю квартиру была одна. И туалет тоже был один – на пять или восемь семей, то есть человек на двадцать. По утрам и вечерам часто стояла очередь: сходить в туалет, умыться, зубы почистить. Но это быстро, пять минут, а вот искупаться как следует, да еще голову вымыть, – это полчаса, не меньше. Поэтому договаривались, какая семья в какой день купается.

Хотя все, конечно, хотели мыться в субботу, после рабочей недели. Потому что суббота тогда еще не была выходным днем. И в субботу был общий день мытья. Бывало, очередь занимали заранее. И сидели у дверей на табуретке, махровое полотенце в руках.

Стирали белье на кухне. Кипятили воду в больших кастрюлях, наливали ее в корыта и – мылом терли рубашки, майки и трусы. Потому что стиральных машин не было, и стирального порошка тоже.

Сушили белье во дворе, между деревьями натягивали веревки. Но это если был хороший, просторный двор. А если нет – то прямо в квартире. В коридоре.

Так и жили.

А теперь я расскажу про наши квартиры.

Когда я был совсем маленький – то есть только что родился – то мы с мамой и папой жили на Рождественском бульваре, в комнате папиного троюродного брата, который как раз уехал в Ленинград. А потом мы переехали к бабушке Рите, папиной маме.

Пять лет, с 1952 года по 1956-й, мы прожили в бабушкиной комнате в большой коммуналке на Покровке. Тогда она называлась улица Чернышевского.

Нас в этой комнате было пятеро: бабушка, папа, мама, я и моя няня Ася. Добрая молодая женщина из маленького городка под Москвой. Няня Ася говорила: «Я сахар в чай кладу один комочек…» В смысле – много ей не надо.

Потом, когда мне было двадцать лет, она приходила к нам в гости – посмотреть, как я вырос.

В квартире жили разные люди.

Жила в самой первой комнате – вернее, в трех крохотных комнатках, нарезанных из одной, – врач Ольга Натановна с мужем Зямой, дочерью Натусей, зятем Сашей и внучкой Аллочкой, младше меня года на два.

Они жили там давно, и тетя Натуся мне рассказывала, как она девочкой, еще до войны, приходила играть к бабушкиному сыну Лёне – то есть к младшему брату моего папы, к моему дяде. Потом его убили на войне, ему было восемнадцать лет.

Ольга Натановна была зубным врачом.

Она принимала больных прямо тут, в коммунальной квартире! У нее был кабинет и приемная! Где они все спали, я не знаю – вряд ли только в маленькой жилой комнате, одной из трех. Наверное, и в приемной, и в кабинете.

Бормашина была с ножным приводом, как старинная швейная машинка. Когда Ольга Натановна купила себе новую, с электромотором, это было событие на всю квартиру.

Ее пациенты – иногда три-четыре человека – ожидали в приемной. А я читал им наизусть стихи. Даже помню какие. Стихи Маршака, даже целую поэму под названием «Ледяной остров». Про то, как врач прыгал с парашютом, чтобы спасти полярника, с которым приключился несчастный случай – ружье при выстреле разорвалось и ранило его в глаз. Было немного страшно, но всё кончалось хорошо. Врач сделал операцию. Полярник снова стал видеть.

Я даже сейчас помню финал, честное слово! Я пишу его наизусть:

Бурные аплодисменты. Конечно, раз про Сталина, то надо хлопать. Сталин тогда уже умер, но пока еще считался великим и гениальным, и всюду висели его портреты.

Ольга Натановна очень меня хвалила, что я развлекаю ее пациентов.

В другой комнате – тоже в начале квартиры, напротив Ольги Натановны – жила странная тетенька, которая примерно раз в полгода запиралась в своей комнате и не выходила оттуда. День, два, три. Соседи стучали ей в дверь – она не открывала. Громко звали – она не откликалась. Прикладывали ухо к двери, пытались что-то расслышать, но там была мертвая тишина. Звали милицию и слесаря. Вскрывали дверь. А она лежала на диване с книжкой в руках и возмущенно спрашивала:

– Что вам от меня надо? По какому праву вы врываетесь в мою комнату?

– Мы так за вас волновались! – говорили соседи.

– Вы? Волновались? За меня? – она громко хохотала.

Милиционер махал рукой, крутил пальцем у виска и уходил.

А она начинала кричать на соседей, что пусть они теперь сами ремонтируют сломанный замок.

Потом она уехала, и в эту комнату въехал директор магазина. Его жена часто выбегала на кухню и сообщала, что у нее выиграла облигация.

– Воруют, ох, воруют! – говорили соседки, когда она уходила. – Чтоб директор магазина не воровал? Не смешите народ. Наворовал, а теперь облигациями прикрывается!

Я запомнил этот разговор и спросил у мамы, что такое «облигация».

– Это такая лотерея, – сказала мама. – Вроде лотереи.

Я все равно ничего не понял. Но понял, что соседки не любят директора магазина, и его жену тоже.

Дальше, по нашей стороне, жил дирижер Евгений Рацер.

У него был сын Дима, учился играть на фортепиано. И жена Зина, певица. Она всё время распевалась, пробовала голос. Они жили с нами стенка в стенку. Это было довольно громко.

Потом была наша комната. Она была большая, с двумя окнами, но темная, потому что окна выходили в узкий двор и смотрели прямо в стену дома напротив, а жили мы на втором этаже, так что солнце до нас не добиралось. Над круглым столом висел низкий оранжевый абажур. Свет горел почти всегда.

Шкаф отгораживал кусочек комнаты, где стояла кровать мамы с папой и моя кроватка, с деревянной загородкой. Бабушка спала на диване в другом конце комнаты. А няня Ася – на раскладушке у дверей.