Т. Бернс - Гнилое яблочко

— Может, мы тогда наконец придумаем себе название?

— Название? — повторяет Лимон.

Эйб оглядывается и придвигается так близко, что я чувствую запах шипучки у него изо рта.

— Для нашего аль-сьяна, — шепчет он. — Сналь-яна. Для…

— Альянса? — спрашивает Лимон.

Габи протискивается между Эйбом и столом, как раз когда Эйб удивленно открывает рот.

— Эгей! — Она вгрызается в шоколадную индейку размером со свою собственную голову. — Пусть я и девочка, но я такой же участник альянса, как…

Эйб рукой зажимает ей рот. Габи вытаращивает глаза, потом сощуривается и пристально смотрит на Эйба. Не в силах тягаться с ее взглядом, тот убирает руку.

— Прости, — говорит он. — Но не могли бы мы не так открыто об этом говорить? Хотелось бы воспользоваться преимуществом, пока оно у нас есть.

— Значит, ты хочешь придумать название для нашей… салатной вилки? — спрашивает Лимон, поднимая вилку со стола.

Эйб трясет головой. Лимон склоняет голову набок.

— О!.. Да. — Эйб оглядывает стол и смотрит через плечо, стараясь выглядеть непринужденно. — Да, я бы очень хотел придумать название для нашей салатной вилки. Это ведь килтерская салатная вилка, и она очень, очень отличается от обычных салатных вилок.

Габи откусывает у индейки голову.

— Хитро придумано, Эй-мэн. [5] Эй-мэн ( англ. A-Man) — прозвище «Человека-животного» ( англ. «Animal Man»), супергероя из американских комиксов, который обладал способностями разных животных. Габи так называет Эйба из-за первой буквы его имени (Abe).

— Ух! — Эйб оборачивается и понижает голос. — Как насчет Команды Эй? Или это слишком?

Они начинают обсуждать разные варианты. Я постепенно отключаюсь — и тут что-то ударяет мне в затылок. Я смотрю вниз и вижу возле кроссовки резиновую фигурку пилигрима [6] В Америке фигурками пилигримов украшают дома в День благодарения. . Когда я ее поднимаю, пилигрим выпучивает глаза, будто в него попала вражеская стрела. Я переворачиваю фигурку и вижу, что к спине пилигрима привязана сложенная бумажка.

Симус!

Если ты не будешь осторожен, ты до смерти замерзнешь в Новом мире. Спасибо, с тобой легко работать. И забавно.

Айк

P. S. Хорошо, что британцы не отправились ради своей религии в Австралию. Иначе как знать, где бы мы сейчас были? [7] В своей записке Айк упоминает исторические события, с которыми связан День благодарения. Первыми английскими поселенцами, прибывшими в Северную Америку, были пуритане, которые в Европе подвергались гонениям из-за своей религии. Когда англичане в 1620 году достигли берегов Нового Света, тот встретил их суровой зимой, которую удалось пережить только половине прибывших. У миллионов современных американцев есть предки из числа первых поселенцев — «отцов-пилигримов».

Я оборачиваюсь и окидываю взглядом толпу. Моего куратора нигде нет — что и неудивительно. Я перечитываю записку, а потом заглядываю под стол. Там ничего нет, кроме рваной оберточной бумаги и ленточек. Я проверяю, нет ли у меня чего-нибудь под стулом.

И нахожу его. Увесистый коричневый пакет. На нем нет никаких блесток и украшений; когда я вытягиваю его из-под стула, на дне я замечаю жирные пятна, будто в этом пакете когда-то лежала жареная курица. А может, до сих пор лежит. Ее я, конечно, тоже не заслужил, но, судя по чужим подаркам, эта курица наверняка оказалась бы более уместной, чем все, что лежит в нераспакованных коробках у меня на столе.

Но это не жареная курица. И не жареное что угодно. Это новая, с иголочки, отменная зимняя куртка.

Черная. Прямо как у Айка.

— Красивая.

Я поднимаю глаза и вижу, что Лимон смотрит на меня. Он откинулся на стуле и, видимо, ждет, пока Эйб и Габи прекратят спорить о том, подходит ли нашей команде название «Армия Абрахама».

— Странно, что не серебристая, — добавляет он, — но красивая.

— Спасибо, — говорю я. — Пойду примерю.

Он кивает. Я встаю. Габи плюхается на мой стул, не спрашивая, почему я ухожу.

Я пытаюсь улыбаться, пока торопливо шагаю через обеденный зал. Я до сих пор не вижу Айка, но это не значит, что он не видит меня, и я хочу дать ему знать, что мне понравился его подарок. Я даже выхожу на улицу, будто действительно собираюсь сделать то, что сказал Лимону. Оказавшись за стеклянными дверьми, я встаю слева от входа и считаю до тридцати. На всякий случай я возвращаюсь в Кафетерий, пристроившись сзади к компании других хулиганов.

А потом опрометью кидаюсь в ближайшую уборную.

Я врываюсь в двери и вижу мальчика, который моет руки. Не желая возбуждать подозрения — или любопытства, — я машу ему рукой и проскальзываю в кабинку. Я жду, пока он закончит, и думаю, что скажу Айку на следующей тренировке, когда он спросит, почему я не надел его куртку. Я потерял ее? Кто-то ее украл? Лимон случайно ее поджег?

Звук льющейся воды затихает. Дверь открывается и закрывается. Я открываю дверь, выхожу из кабинки — и немедленно захожу обратно, когда вижу Дэвина, моего учителя музыки и мою единственную оставшуюся мишень, помимо мистера Громера. Должно быть, он вошел, когда тот хулиган выходил.

Я задерживаю дыхание и гляжу в узкую щель между дверью и стенкой кабинки. Дэвин должен пройти мимо меня к писсуарам… но не проходит. Он останавливает у раковин. Достает из кармана джинсов маленькую белую коробочку. И начинает чистить зубы зубной нитью.

Мне кажется, что это не может долго продолжаться, но я ошибаюсь. Он тратит на один зуб столько времени, сколько у меня уходит на весь рот, — а мама помешана на гигиене полости рта, так что я не из торопливых. Я бы вышел и сделал то, зачем пришел, позже, но с тех пор, как Дэвин вошел, я не издал ни единого звука. Он не знает, что я здесь. Если я сейчас выйду, он может поинтересоваться, что я здесь делал и почему держался молчком. Наконец, мое внезапное появление наверняка его напугает. Настолько, что, возможно, я смогу вычеркнуть его из своего списка.

Я думаю об этом. Хочу ли я вычеркивать его из списка? Всех остальных учителей я подловил нечаянно, а это будет намеренно. Если я сделаю это, я стану настоящим хулиганом — не просто мальчишкой, который попадает в переделки чаще, чем другие. Как я после этого поеду домой? Зная, что я сделал что-то, чего бы не одобрили мои родители, после всего того, что я уже успел натворить?

Но потом я вспоминаю, какой радостный был голос у мамы по телефону. И каким счастливым выглядел Лимон, когда подарил мне этот звонок.

И тогда я поджимаю губы и свищу.

Свист получается короткий и пронзительный. Снаружи, в переполненном обеденном зале, этот звук бы затерялся, но здесь он даже усиливается, отражаясь от кафеля и фарфора. И производит нужный эффект.