Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра

Илья говорил, что хорошие люди в завучи не идут, потому что должность такая. Здесь нужны особые характеры. Два года назад мы ехали с Ильей в трамвае из парка и с нами был еще Толик Гаевский, и вот к этому Толику привязалась полная дама: почему он не уступает ей, взрослому человеку, место. А по соседству свободных сидений было сколько хочешь, сделай только шаг. Толик даме так и сказал. А она принялась голосить на весь вагон, словно ее обокрали. И тогда Илья посоветовал:

– Толик, уступи, не связывайся. Это наверняка завуч.

Дама взвилась пуще прежнего:

– А что?.. Что? По-твоему, “завуч” это оскорбление?

– Вовсе нет, – разъяснил вежливый Илья (тогда еще девятиклассник). – Это термин. “Завуч” – это социально-писхологический стереотип, в основе которого лежит патологическая ненависть к детям.

Дама, плюхнувшаяся на уступленное место, захлопала губами, обдумывая сложную формулу. И больше ничего не выговорила…

И вот теперь мы шли к завучу. К незнакомому. Потому что она появилась в нашей школе только в начале этого учебного года. На двери кабинета была табличка:

Завуч начальных классов

Сидорова Ольга Сергеевна

Я постучала и сразу испугалась: вдруг ее там нет? Может, на уроке! Тогда что? Но сразу откликнулся голос:

– Да, пожалуйста…

Я открыла дверь и подтолкнула Толика.

Ольга Сергеевна Сидорова сидела за столом боком к двери, ее хорошо освещало яркое (летнее еще) солнце. И видно было, что завуч немолода, с сединой. Лицо, пожалуй, чересчур утомленное, но ничего, не сердитое. По крайней мере, на первый взгляд.

Я сразу приступила к делу:

– Здравствуйте. Вот этого Толика Морозкина, из второго Б, учительница выставила с урока, потому что у него нет калькулятора. У них там математический эксперимент, а ему калькулятор не купили. Не авторучка ведь, денег стоит…

– Вы подойдите поближе, – попросила Ольга Сергеевна. И мы сделали несколько шагов к столу.

– Значит, Толик Морозкин? – переспросила она. Тот опустил голову, виновато затоптался ногами в широких джинсовых штанинах с отворотами. Часто задышал.

– Разве он в чем-то виноват? – сказала я.

Завуч перевела на меня глаза.

– А ты его сестра?

– Я? С какой стати!.. То есть нет. Мы только что познакомились в коридоре.

“Сейчас скажет: хорошее место для знакомства”. Она сказала:

– Второй Б, да? Учительница Алла Мефодьевна?

Толик кивнул.

Ольга Сергеевна как-то по-домашнему почесала ногтем висок и седого завитка. Посмотрела на Толика, на меня. Выдвинула ящик стола…

– Вот возьми, Толик… – Это был плоский черный калькулятор с белыми кнопками. – Батарейки, кажется, новые.

Толик поднял лицо и моргал.

– Бери, бери…

– Спасибо…

– Алле Мефодьевне скажи… хотя подожди, отдашь записку. – Она вырвала из блокнота-ежедневника листок и с минуту что-то писала старомодной перьевой авторучкой (как мне хотелось бы знать: что?). Протянула Толику свернутый листок. – Ну, ступай.

– До свиданья, – растерянно сказал он и взглянул на меня. Я повернула его за плечо к двери. Тоже сказала “до свиданья”. Мы шагнули к двери.

– А ты, девочка, останься, пожалуйста.

Ну, прямо “а вас, Штирлиц, я прошу остаться”!

Я шепотом сказала Толику: “Если что , найдешь меня в седьмом А”. И подтолкнула к выходу. Он, однако не пошел. Обернулся с калькулятором на ладони.

– А это… надо ведь будет вернуть?

– Вернешь, когда обзаведешься своим. Иди в класс.

Я проводила Толика до порога и там обернулась. Шагнула назад.

– Ты из седьмого А?

“Значит, услышала.”

– Да.

В американской школе сразу поправили бы: надо отвечать “да, сэр”. Хотя она же не “сэр”. Значит, “да, мэм”?

Я мысленно ругнула себя и повторила:

– Да, Ольга Сергеевна…

– А как тебя зовут?

– Мезенцева Евгения.

– М-м… Я, признаться, так и думала.

Я вопросительно вскинула глаза: кто-то что-то уже настучал? Но она же ведает малышами, у нас другая завуч.

– Это ведь ты в июне устроила шум в лагере “Отрада”?

Вот оно что!

– Да, устроила. Вы считаете, что неправильно?

– Почему же? Считаю, что правильно… У меня там среди твоих знакомых малышей внучка была. Даша Берестова. Помнишь? Ты ей локоть бинтовала, когда она слетела с дерева, ободралась…

Про локоть я не помнила, мало ли они там обдирались! Но вообще-то Дашку Берестову как забудешь!

– Да! Она была девочкой Ассунтой, подружкой Тома Беринга, когда мы там гриновскую игру устраивали! На качелях с ним летала. Он боялся, я, глядя на них, тоже, а она ни капельки!

– Да, сорви-голова, почище иного мальчишки… Можно я передам ей от тебя привет?

– Конечно!.. Жаль, что она не в нашей школе. Из тех ребят никого у нас нет.

– Что поделаешь… Ладно, Женя, иди. У вас ведь, наверно, урок?

Я дипломатично повела плечом.

Ольга Сергеевна ни о чем больше не спросила. Ну и правильно. Если захочет, узнает и без меня. У той же Олимпиады…

После уроков Стаканчик подошел и тихонько сказал:

– Мезенцева, можно тебя на минутку?

Мы вышли в коридор и встали у окна, никто не обращал на нас внимания, все торопились домой.

Стаканчик поцарапал кроссовкой паркет и опустил голову:

– Я хочу сказать тебе спасибо… Конечно, я понимаю, какая нелепая ситуация. Девочка заступается за мальчика… – Сквозь тонкую кожу на его щеках засветилась краснота. Чтобы Стаканчик не маялся так, я бодро проговорила:

– Да ладно, чего там! Гораздо нелепее, когда никто не заступается, все трясутся. Боятся, что у этого Буля связи в уголовном мире… А мне плевать, я его лупила еще в третьем классе.

Стаканчик опять поцарапал паркет.

– Конечно, я должен был сам. Но… понимаешь, у меня интуитивная боязнь повредить пальцы. С детсадовской поры. Меня насколько лет подряд учили игре на скрипке и твердили, что обязан пальцы беречь. Никаких драк. Вбили это в подсознание…

Чтобы что-то сказать, я спросила:

– А теперь? Уже не занимаешься скрипкой?

– Не стал. Зачем, если никаких выдающихся успехов? Второсортных скрипачей на свете пруд пруди, а Паганини из меня точно не получится. Конечно, дома сперва был скандал…

– Я понимаю. У меня тоже был скандал, когда отказалась учиться на фортепьяно… А ты сюда, значит, из музыкальной школы перешел?

– Нет, я из нее ушел еще год назад. В тридцать четвертую. А там тоже… как здесь. Надо себя кулаками отстаивать да еще чтобы дружки были. А таким вот… неприспособленным музыкантам-очкарикам нигде проходу нет.

– У меня брат очкарик. В младших классах его тоже изводили, а потом он подружился с Толиком Гаевским и еще двумя ребятами. И они решили держаться, как мушкетеры. И скоро к ним перестали лезть, поняли…

– Брату повезло, – сказал Стаканчик без зависти, но печально.