Кристина Стрельникова - Мадам Пэн и ее крыс

– Раньше дети были другими! – вздохнула географичка.

– Чушь! Дети во все времена были одинаковыми! – вспылила мадам Пэн, и Мартин на ее плече согласно подпрыгнул.

– Вот и возись тогда со своим белобрысым крысенышем, пока он тебя саму не взорвал! – прогудела трубка хорошо поставленным учительским голосом.

– Маразматичка старая! – буркнула мадам Пэн и бросила трубку.

«Стоп! – сообразила мадам Пэн. – А ведь подруга ничего не знает о моем крысеныше. Это она Гошу! Гошу назвала крысенышем!»

Только сейчас мадам Пэн поняла, что между крысенышем и Гошей в самом деле есть некое сходство – удлиненный нос, белые волосинки, плутоватый взгляд исподлобья. Даже походка: на цыпочках, с оглядкой, как будто кто-то догонит и укусит за ухо.

Мартин доедал кусок омлета, аккуратно держа его розовыми пальцами, когда в замке повернулся ключ.

Мартин и мадам Пэн посмотрели друг на друга.

«Муж!» – подумала мадам Пэн.

«Кот!» – подумал Мартин.

Кот вошел первым, по-хозяйски протопал на кухню и устало свалился на пол.

Муж пока еще разгружал сумки.

Кот увидел крысеныша, привстал и недоуменно посмотрел на мадам Пэн: «Сожрать?».

– Даже не думай, – погрозила пальцем мадам Пэн.

«Ну и ладно», – успокоился кот и снова развалился на полу.

Но муж мадам Пэн был, пожалуй, пострашнее кота. Он так любил животных, что ему захотелось взять крысеныша на руки, повертеть, потискать, погладить по животу и подуть ему на лоб.

Мартин терпеливо перенес это знакомство ради любезной мадам Пэн.

Когда мадам Пэн с мужем обсуждали планы по заботе о новом члене семьи и его благоустройству, Мартин уже зарывал во дворе, возле подъезда, свое небольшое состояние: монетки-блестяшки, цветной карандаш, ошметок сыра и огрызок от пледа.

Несколько монеток запасливый крыс забрал с собой. Надо же ему как-то расплачиваться в булочной!

Мартин прощально взглянул на окна мадам Пэн и побежал туда, где на него строго смотрела голова Маяковского, где тихо ворчали большие голуби, где таились опасности, а рядом разливался кофе капучино и дышали теплом булочки. На этом отрезке улицы Мартина ждала следующая загадка. Ну хотя бы второго писателя он должен сегодня отгадать!

Мадам Пэн уже поняла, что крысеныш сбежал, и тоскливо глядела в окно.

«Неужели конец истории? – подумала она. – Конец истории под названием “Мадам Пэн и ее крыс”?»

В эту ночь мадам Пэн еще несколько раз посматривала в окно. Она ворочалась в кровати, потом, шаркая, шла на кухню глотнуть воды. Потом снова ворочалась и шла пить валерьянку (приходилось делиться с котом).

Наверху плясали соседи. В три часа ночи! Мадам Пэн постучала шваброй по батарее да так и застыла со шваброй в руке. Ей показалось, что на улице Маяковского началось неясное волнение.

Мадам Пэн пригляделась в очках, потом без очков. Трудно было в это поверить, но по тротуару маршировала армия крыс. Они не бежали, они шли торжественно, явно с какой-то целью. Мадам Пэн удалось разглядеть, что это были обычные серые крысы. Когда на дымчатую колышущуюся массу падал фонарный свет, мадам Пэн холодела от ужаса: до чего неприятные создания! Еще неприятнее были их черные тени, которые вырастали на стенах домов. Они удлинялись по ходу крысиного движения, вытягивались и будто бы выпрямлялись. Тени на фасадах домов оживали, словно в кошмарном театре.

– Они ищут моего крысеныша! Они напали на его след! – воскликнула мадам Пэн и бросилась в коридор.

В ее голове пульсировала одна мысль: «Спас-ти! Спасти маленького крысеныша!» Она вспомнила его хрупкие косточки под нежной бело-розовой, в серых яблоках, шубкой. Эти твари его разорвут!

Мадам Пэн быстро влезла в стоптанную обувь, накинула пальто и… остановилась.

Это коридорное зеркало давно пора расколоть! Что оно показывает? Теперь на мадам Пэн уставилась странная тетка: в коротком пальто поверх длинной фланелевой ночнушки, со шваброй в руке и в ботах на босу ногу.

«Кто я? – подумала мадам Пэн. – Я же не Машенька, извините, а он не Щелкунчик. Что это я придумала? Кого я решила спасать? Просто кто-то травит крыс, или подвал затопило, вот они и повылезали».

Но другой голос все тревожнее пиликал в голове и настаивал: «Их же много, их слишком много, ведь это все не просто так, верь мне, слушай меня!»

Этот голос, между прочим, много раз выручал ее в детстве, когда она не была еще мадам Пэн, а была маленькой девочкой по имени Пенелопа и еще не переехала из Англии в Россию.

«Да, но то было раньше», – уныло возразил взрослый голос мадам Пэн. Теперь она мадам, пора перестать делать глупости – бегать в ночнушке по улице и гонять шваброй крыс. Мадам Пэн вспомнила, что у нее к тому же больные коленки, и заглушила тонкий голосок новой порцией валерьянки.

Мадам Пэн опять взглянула в окно. Ей показалось, что растущие крысиные тени одеты в цилиндры и сюртуки и что идут они не на четырех лапах, а вышагивают на двух!

– Бррр, – помотала головой мадам Пэн. – Ночные видения? Это уж слишком! Говорят, надо выпить настойку пиона.

Соседи сверху продолжали ночные пляски. Мадам Пэн еще раз от души долбанула шваброй в потолок, и соседи радостно откликнулись перестуком по батарее. Совершенно разбитая, мадам Пэн пошла спать. Муж натянул на себя все одеяло, и ей пришлось накрыться своим пальто.

Вот если бы, вот если бы мадам Пэн послушала свой робкий детский внутренний голос! А ведь был еще один человек, который видел мерзкое ночное шествие из окна. Но он не мог этого никому рассказать. Он боялся быть осмеянным. Как часто тот, кто хочет быть храбрым, боится пустяковых насмешек! Если бы Гоша, а это был он, рассказал все Наденьке, она бы сразу поверила. Может быть, она бы даже по-своему объяснила, что происходит. Но кто же делится секретами с маленькими девочками?

Между тем Наденька проснулась и потерла глаза. По потолку бегали тени, будто коротконогие мохнатые лошадки. Казалось, что фонари за окном шевелятся и заглядывают в квартиры сквозь щелочки в шторах. Наденька прижала покрепче к себе влажного после вечернего умывания зайца. Теперь это был заяц-храбрец. Они посидели вдвоем на кровати, прижавшись друг к другу. Им казалось, что под кроватью кто-то скребется острыми когтями и прогрызает стенку крепкими зубами. Через какое-то время Наденька все-таки уснула, а заяц-храбрец так и таращился в темноту.