Геннадий Прашкевич - Война за погоду

– Эй! – завопил Вовка.

И Белый залаял, помчался рядом.

Холодя пальцы, Вовка торопливо расшнуровывал обмерзшие петли, сопя, лез в палатку. Ударился об уголок вьючного ящика. Прямо у входа – примус, канистра с керосином… Свернутый пуховой спальник.

Откинув крышку ящика, Вовка увидел рацию.

Тут же лежали наушники, пищик, аккуратно свернутый бронзовый канатик антенны, батареи. И целых четыре коробки спичек «Авион».

«Рация…»

Вовка застыл.

Рацию просто так не бросят.

Значит, это что-то вроде резервной станции.

Значит, в любой момент сюда могут явиться люди.

И вообще… Я только немножко согреюсь, а потом отправлюсь на метеостанцию…

– Совсем немножко… – повторил он вслух.

А сам уже качал поршень примуса, негнущимися пальцами зажигал спичку.

«Трус… А хотел на берегу прятаться… А сам даже без рукавичек… И сразу в слезы…»

Сын полярников, Вовка отлично знал, что такое зима, как падает зима на острова Арктики. Никакого этого медленного угасания природы. Не падает листва с деревьев, не жухнет, свертываясь в ветошь, трава, потому что нет ни травы, ни деревьев. Просто однажды над голой тундрой, над безлюдными островами, над мертвым проносным льдом начинает мелко бусить дождь, недобрая синевица ложится по краю неба, а ночные заморозки стеклят ручьи, промораживая воду почти до дна…

Примус шипел, в палатке теплело.

С прогнувшегося тента сорвалась мутная капля.

Я только отдохну немножко, подумал Вовка, но злобно рыкнул у входа Белый. И сразу залились, взвыли в ответ чужие собачьи глотки.

Не веря себе, Вовка рванул на себя брезентовую полу, полез головой вперед.

И увидел чужую упряжку. А на нарте вцепившегося в деревянный гнутый баран, бородатого незнакомого человека.

Бороду незнакомец забрал в ладонь.

И так рявкнул на собак: «Гин!», что даже Белый заткнулся.

Малица на бородаче показалась Вовке поношенной, и еще поразил Вовку малый рост. При таких мощных плечах бородач должен был оказаться раза в два выше! С каким-то непонятным испугом, даже оглянувшись, бородач шумно выдохнул:

– Ты кто?

– А вы разве не от мамы?

Бородач совсем ошалел:

– Хотел бы я увидеть здесь маму!

– А «Мирный»? – дрогнув, спросил Вовка, наполовину торча из палатки. – Разве «Мирный» не пришел?

– Хотел бы я увидеть здесь «Мирный»!

И повторил, оглянувшись:

– Ты кто?

– Мы – смена.

– Имя твое как?

– Вовка Пушкарев. С «Мирного»!

– Гин! – заорал бородач.

Вогнав остол в снег, он, наконец, намертво заякорил нарту и одним движением втолкнул Вовку в палатку. Осыпая иней, как медведь, резво влез вслед. Кругля бешеные глаза, ничему не веря, ошалело уставился на раскрытый ящик с рацией, на раскинутый спальный мешок, на примус, издающий веселое ядовитое шипение.

– Смена, говоришь?

– Ага.

– А возрастом ты вышел?

Бородач скинул шапку.

Голова у него оказалась удивительно круглая, коротко подстриженная.

– Сколько тебе?

Странно спросил.

С непонятной осторожностью спросил.

Спросил так, будто знал ответ и ждал всего лишь подтверждения.

И Вовка ответил тоже почему-то с осторожностью:

– Почти пятнадцать.

– Веков?

– Чего это вы?

Бородач не верил:

– С «Мирного» говоришь? А где «Мирный»?

– А разве…

– Гин! – заорал бородач. – Я спрашиваю!

Вовка ошеломленно молчал.

– Как ты попал на «Мирный»?

– Мама договорилась.

– Зачем?

– Я к бабушке плыл.

Ответ поразил бородача.

– У тебя и бабушка здесь?

Он спросил это оглянувшись. И Вовка тоже оглянулся и понизил голос:

– Да нет… Не здесь… В Игарке…

– А с тобой кто?

– Мама, – поежился Вовка.

– Где?

– На «Мирном».

– А «Мирный» где?

– А разве он…

– Гин! – в очередной раз заорал бородач. – У тебя что, мама вечная?

– Чего вы? Обыкновенная.

– А имя?

– Клавдия Ивановна.

– Пушкарева?

– Ага.

– Метеоролог?

– Ага.

– А с нею?

– Радист.

– Ну?… И голова не болит?…

– Какая голова?

– Ну, это неважно, – быстро ответил бородач. – Сегодня выходили в эфир?

– Так мы же шли в зоне радиомолчания…

– Кто запретил выходить в эфир?

– Военный инспектор.

– Верю, верю… – быстро сказал бородач. Так сказал, будто боялся Вовку. – Этот ваш радист… У него есть имя?…

– Ну да.

– Какое?

– Леонтий Иваныч.

– Длинные ноги, да? Туман в глазах? Глаза близко поставлены?

– Да ну вас. Это совсем неправда. Он толстенький. И в железных очках.

– В железных? – поразился бородач. Было видно, что он не верит ни одному Вовиному слову. – «Цветут фиалки, ароматные цветы…» – напел он фальшиво. – Почему один ходишь? Ты из тумана?

– Я не один, – ответил Вовка, ничего не понимая.

– А сколько вас?…

Вовка похолодел.

Он вдруг вспомнил о боцмане, лежащем в замерзающей полынье.

– Я и боцман…

– А где боцман? – оглянулся бородач.

– В полынье…

Теперь Вовке во всем хотелось слушаться бородача.

Он вдруг поверил, что если он будет слушаться этого мощного зычного человека, то уже сегодня увидят маму!

– Гин! – орал бородач, думая о чем-то своем.

Он ни разу не повернулся к Вовке спиной, он все время держал его в поле зрения. Даже коснулся рукой Вовкиной щеки. «У меня собачки ненецкие, – объяснил, – а у тебя помор вроде?»

И опять провел рукой по Вовкиной щеке.

– Ага, помор. У него мамку увезли в Англию.

– Союзники?

– Ага.

– Дружбу крепят?

– Ага.

На ветру ушибленное плечо вновь заныло.

Весь горизонт был залеплен ледяной поблескивающей мглой.

Сквозная Ледниковая теперь не просматривалась и на триста метров. Клочья тьмы, как облака, плыли в воздухе, будто оторванные ветром. И от всеобщей этой химической тусклости, от мертвенной тишины, низкой и бледной, от растворенной в воздухе ледяной каменноугольной пыли, еще страшнее, еще ужаснее показались Вовке кровавые пятна сурика, ярко выделяющиеся на белой поверхности битых льдин.

– Боцман, значит… – озирался бородач. – Боцман, значит…

Наклонившись, он нежно провел пальцами по голому блестящему черепу боцмана. Похоже, он уже встречался с таким явлением, потому что без всякого страха, даже без особого удивления задержал палец в левой глазнице. Поводил по темной, будто лакированной кости, потом попытался расстегнуть бушлат.

– Промерз… Ладно…

И прикрикнул:

– Подбери губу! Черепов никогда не видел?

Вовка промолчал. Он все равно ничего не мог понять.

Еще и нескольких часов не прошло с того момента, как боцман топал на Вовку тяжелыми сапожищами, гнал с мостика.

И вдруг…

Череп… Голый…