Борис Бондаренко - Ищите Солнце в глухую полночь

– Придется.

– Машинка вон там в углу, приходи и копайся. Оформляйся на работу завтра, я скажу в отделе кадров. Как у тебя время – есть?

– Для чего?

– Ну... вообще... – Серебряников покрутил в воздухе пальцами.

– А-а... Нет.

– Нет?

– Нет.

– Ну ладно, ничего не поделаешь. Хотел поэксплуатировать тебя – не выйдет. А деньги?

– Тоже нет.

– И у меня нет, – весело сообщил Серебряников. – Через пару дней спроси у Людмилы – будут. Телефон мой знаешь? Запиши. Звони каждый вечер, но не раньше одиннадцати, иначе не застанешь. Пока все. Остальное по ходу дела. Вопросы есть?

– Нет.

– Тогда ужинать будем. Выпьем по маленькой?

– Можно.

– Ну то-то же. Иди мой руки и садись.

На следующий день Олег был зачислен оператором в Северо-Уральский геофизический отряд. Чтобы уехать, нужно было сдать пять экзаменов за оставшиеся двадцать дней, пройти курс магнитной разведки и изучить эту машинку, которая оказалась довольно хитрой и сложной. И еще придумать объяснение, почему он не едет домой.

Олег занимался по четырнадцать часов в сутки и к вечеру чувствовал себя совершенным идиотом. Но экзамены он все-таки сдавал. Времени не хватало даже на то, чтобы подумать, а зачем он едет в тайгу и что он будет искать там... Настоящую жизнь?

От Андрея за все время пришла коротенькая открытка: «Олежка, старикан, привет! Жизнь удивительна, и на дворе солнце. Я невозможно счастлив, дружище...»

И больше ни слова.

Прочитав открытку, Олег с ожесточением выругался, смял ее и вышвырнул в корзинку для мусора. Потом стал ходить по комнате все быстрее и быстрее, натыкаясь на стол и стулья.

Очень просто сказать себе: не надо думать о том, что могло бы быть. Ведь этого уже все равно никогда не будет. Да и никогда не могло быть! После того ночного разговора с Андреем Олег решил забыть о Маше. И потом даже удивился, как ему хорошо удалось это. Значит, еще один мираж... Но когда Маша приехала к Андрею и Олег увидел ее – сияющую, радостную, даже как будто чуть-чуть ненормальную от счастья, – он удивился той боли и тому отчаянию, которое тогда охватило его. Он сразу же ушел и жестоко, почти до бесчувствия, напился в какой-то забегаловке. У Андрея он появился только через неделю, когда Маша уже уехала. И Олег почувствовал себя спокойным и равнодушным.

И вот сейчас опять... Три неразборчивые строчки, одна из многих тысяч формул счастья. Чужого счастья.

– К черту! К черту! К черту! – бормотал Олег, яростно вышагивая из угла в угол. Потом опомнился, сел на стул и крепко, до боли, вцепился руками за край стола. Перед ним лежал раскрытый учебник. Он стал читать, ничего не понимая, и опять возвращался к прочитанному, пока, наконец, до него не дошел смысл фразы.

Он вздохнул и стал читать дальше и читал несколько часов подряд, пока у него не стали слипаться глаза.

Тогда он лег и сразу уснул.

С трудом, насилуя себя, я закончил статью о тэта-резонансном эффекте. Стоило полчаса посидеть над ней, и я уже переставал что-либо понимать... Даже элементарные выкладки не мог сделать безошибочно, и приходилось по два-три раза проверять себя.

Это не было похоже на усталость – я мог целый день с удовольствием заниматься гравиметрией и отлично чувствовал себя. Видимо, я по горло был сыт физикой. И понял это еще в Москве, когда мне однажды понадобились интегральные преобразования рядов Фурье, а я даже приблизительно не мог вспомнить, как они выглядят. Нужно было только протянуть руку и порыться в справочнике, а я минут десять безуспешно пытался вывести их. Ведь это было одна из тех формул, с которыми сталкиваешься почти ежедневно и обычно пользуешься ими автоматически, не задумываясь.

А тогда, как я ни напрягал память, не мог вспомнить ее. И в то же время помнил формулы и уравнения, которые только однажды где-то встречал и которые были совершенно не нужны мне.

Я уже не мог без отвращения смотреть на все эти формулы и уравнения. Я был страшно доволен тем, что на целых три месяца расстаюсь с ними.

Но прежде чем сказать «до свидания», надо подвести итоги.

Я стал вспоминать все сначала. Как четыре года назад взялся за эту машину. Что за великолепное было время! Я ничего не знал, но был дьявольски уверен в себе и не сомневался, что сумею сделать все.

Я пытался наугад подобрать параметры усилителей и удивлялся, когда у меня ничего не получалось. Кажется, я исследовал тогда и измерил все, что только можно было исследовать и измерить и что потом оказалось совершенно не нужным. Но работа была настолько интересной, что даже эта ненужность не огорчала меня. Я с наслаждением анализировал полученные данные, делал обобщения, выводил формулы, которые, как потом выяснилось, все были неверными или очень неточными, и на каждом шагу спотыкался о собственное невежество. Я с ожесточением рылся в учебниках и справочниках, но в конце концов мне пришлось смириться с тем, что я взялся за непосильную задачу, и оставить машину в покое.

Я засел за теорию и, казалось, выучил все, что мне нужно было. И снова вернулся к машине. И первое же впечатление было – я знаю еще меньше, чем прежде. Я просмотрел все свои записи и вдоволь нахохотался над теми нелепостями и наивными категорическими выводами, щедро сдобренными восклицательными знаками и два-три раза подчеркнутыми.

Теперь я был уже умнее. Я смиренно признавал свое невежество и искал ошибки даже там, где, казалось, их никогда не могло быть. И ошибки находились. Я постепенно начинал постигать законы великой науки терпения.

Это оказалась трудная наука.

Было слишком много вещей, которые не терпелось узнать, но я не сразу понял простую истину – нельзя знать все. В первую очередь приходилось узнавать то, что мне было нужно для работы над машиной, на остальное времени не хватало. Приходилось постоянно ограничивать себя, и доходил до того, что я с отвращением смотрел на свою установку. Два раза я все-таки сорвался. Однажды натолкнулся на статью о параметрических усилителях и на две недели с головой ушел в их изучение. Потом опомнился и вернулся к своей работе. Во второй раз было хуже. После интереснейшей лекции Понтекорво о нейтрино я на два месяца забросил не только электронику, но и учебу и с изумлением погрузился в неестественный мир элементарных частиц. Тогда же я почти решил совсем бросить электронику и заняться релятивистской квантовой теорией элементарных частиц. Остановило меня то, что я уже слишком много времени занимался своей машиной. Но и до сих пор не знаю, прав ли я был тогда...

Я опять вернулся к своей работе и решил во что бы то ни стало довести ее до конца. Я хорошо запомнил чье-то ядовитое высказывание о «специалистах» и «философах»: «специалист» пытается узнать все большее о все меньшем до тех пор, пока не будет знать все ни о чем; «философ» пытается узнать все меньшее о все большем до тех пор, пока не будет знать ничего обо всем. Я не хотел быть ни «специалистом», ни «философом», я хотел быть физиком.