Эстер Форбс - Джонни Тремейн

У Джонни сжалось горло.

В новой его жизни было лишь одно, и притом незначительное, огорчение — полнейшая невозмутимость Рэба. Словно ничто извне не могло потревожить его покой. Он был сам по себе. Джонни по натуре своей был общителен и легко поддавался чужому влиянию. Рэб оставался бы самим собой при любых обстоятельствах, в какой бы семье он ни родился — у самого ли богатого купца в Бостоне или у самого бедного ремесленника, всё равно. А Джонни? Джонни не таков. Смышлёный подмастерье на Хэнкокской верфи, предмет зависти всех мастеров, основной кормилец у Лепэмов (он себе цену знал) и дерзкий оборвыш, в которого превратился Джонни к концу лета, были два разных человека. Рыночные торговки, которые принимались проверять, цело ли их масло, после того как он промчится мимо их лотков, и миссис Лепэм, пророчившая Джонни смерть на виселице, были не так уж далеки от истины. Нельзя было предвидеть, чем он кончит. Небольшой толчок — и Джонни мог бы и на самом деле ступить на скользкую дорожку — хотя бы потому, что все кругом этого ждали. Но что бы ни случилось с Рэбом, беда или удача, что бы ни говорили о нём люди, он остался бы верен себе. Джонни, для которого Рэб и теперь был почти таким же загадочным, как в первый день знакомства, всё больше и больше вместе с тем восхищался своим новым другом. Рэб никогда не делал ему замечаний. Он только спрашивал, почему Джонни поступил так, а не иначе, и это действовало сильнее всякого осуждения.

Раз, когда они сидели у себя на чердаке и поджаривали сдобу с сыром, Рэб спросил Джонни, зачем он швыряется обидными прозвищами направо и налево.

— Ну для чего тебе надо непременно ссориться с людьми?

Джонни опустил голову. Он и сам не знал зачем. Джонни мог вдруг полюбить человека и так же вдруг возненавидеть.

— Взять хотя бы твоего купца Лайта. На Долгой пристани всем уже известно, что ты обозвал его висельником. Он к таким штукам не привык.

Что за удовольствие, спрашивал Рэб, огрызаться на всех и всякого, кто не пришёлся тебе по нраву?

После этого разговора Джонни стал больше следить за собой. Он старался теперь думать, прежде чем открыть рот. В тот день, когда он доставил газету в большой запущенный дом Сэма Адамса на Торговой улице и когда чёрная служанка нечаянно вылила на него ушат воды, он принялся считать: раз, два, три и так до десяти. Если бы Джонни не заставил себя считать, он наверняка бы сказал ей, что он о ней думает, и добавил бы несколько тёплых слов о её хозяине, самом влиятельном человеке в Бостоне. Зато, пока он считал до десяти, Сукки очень мило извинилась перед ним. Прежде он просто не давал никому времени извиниться. А как приятно было услышать: «Ах, молодой человек, что же это я! Идите-ка быстренько ко мне на кухню да покушайте яблочного пирога, а я тем временем высушу вам вещи!»

За столом на кухне сидел сам мистер Адамс. На столе перед ним лежала стопка бумаги и стояла чернильница. У него было лукавое, доброе лицо, морщинистое и с изломанными бровями. Пока Сукки сушила куртку, а Джонни ел яблочный пирог, мистер Адамс присматривался к мальчику и почти ничего не говорил. Но всякий раз после этого случая, когда Джонни приносил газету для Сэма Адамса, его приглашали в дом, и великий вождь готовящегося восстания разговаривал с ним запросто — манера благодаря которой ему удалось завоевать столько сердец! Кроме того, он стал давать Джонни всякие срочные поручения, связанные с деятельностью Бостонского комитета связи. И всё оттого, что Джонни сосчитал до десяти! Рэб был прав: не стоит зря «кипятиться».

Впрочем, Джонни дважды в ту осень удалось видеть, как обычная невозмутимость покинула Рэба. Ночь с пятницы на субботу Джонни всегда проводил вместе с Рэбом у его родных. Участок великолепной пахотной земли в несколько акров назывался «мызой Силсби». Старый дед, майор Силсби, у которого рос и воспитывался Рэб, жил в большом доме, а кругом жили его сыновья, внуки и племянники. Большую часть времени дед был прикован к креслу. Он был скрючен давнишним ранением, заполученным им сорок лет назад в войне с французами. [12] Колонии на американском континенте принадлежали не только Англии, но также Франции и Испании. Между метрополиями шла постоянная борьба за увеличение своих владений. Особенно острым было соперничество между Англией и Францией.

После сбора урожая семейство Силсби устроило бал в большом сарае, принадлежащем деду. Там собралось по крайней мере человек двадцать родственников; Рэб тоже приехал и привёз с собой Джонни. Высокие, могучие молчаливые мужчины из рода Силсби сразу выделялись среди друзей и соседей, приглашённых принять участие в празднике. Особенно заметны были старик и Рэб.

Впервые на этом деревенском балу Джонни видел Рэба таким оживлённым. Он танцевал самозабвенно. Джонни всегда удивлялся, как это Рэб с его спокойными, почти вялыми движениями так точно и чётко выполнял свою работу в типографии. Теперь же он увидал, как тёмные его глаза засверкали и как блестели белые зубы. Удивительно, что старая скрипка в руках деда и старый его надтреснутый голос, провозглашавший: «Кавалеры вокруг дам, дамы вокруг кавалеров», — могли возыметь такое действие. Рэб скинул личину невозмутимости. Это был Рэб, о существовании которого Джонни догадывался, но которого до сих пор ни разу не видел. Лúнды и Бéтси, Пóлли, Пéгги и Сáлли — все стремились танцевать только с Рэбом. Он страстно любил танцевать и, казалось, все девушки любят его, и он — всех девушек.

Большое впечатление на Джонни произвело и ещё одно обстоятельство: он совсем позабыл о своей руке. Танцуя жигу и экосезы, девушки каждую минуту сменяли друг друга и повисали на его увечной руке, и, казалось, ни одна ничего не замечала. Джонни поделился своим наблюдением с Рэбом, когда они укладывались спать у деда в доме. Бостонские девчонки (он вспомнил жестокие слова Исанны — до сегодняшнего дня он не решался повторить их даже Рэбу) говорили, что его рука вызывает в них отвращение и чтобы он не смел прикасаться к ним.

— Так ведь ты сам обычно не даёшь никому о ней забыть, — сказал Рэб, стаскивая с себя рубаху. — Ходишь, засунув её в карман с таким видом, словно у тебя там по меньшей мере чёрт из пекла. А когда кто-нибудь спросит, ты её вынимаешь и начинаешь ею торжественно размахивать, словно говоришь: «Верно, безобразнее этой штуки вы ничего в жизни не видывали!» Потому люди и пугаются. А сегодня ты случайно позабыл о ней. Вот и всё.

Через несколько дней Джонни снова увидел Рэба без его обычной личины равнодушия. Близнецы Уэбб, робкие, хиленькие ребятишки, представляли собой естественную мишень для забияк. Они играли друг с другом, возились с кошкой и, казалось, ни в ком больше не нуждались. Как-то миссис Лорн послала их в мясную лавку купить мяса для рагу. Решив, что кошка будет рада принять участие в таком походе, они захватили её с собой. Мальчишка мясника, гроза всей округи, схватил кошку, связал ей лапки попарно, подвесил за задние на крюк и принялся точить нож. Он собирался её зарезать, освежевать и вернуть близнецам на рагу. Сам мясник заливался хохотом, потешаясь воплями и рыданиями обезумевших от ужаса детей. Рэб услышал крик мальчуганов и вызволил кошку, которая стремглав помчалась домой. Близнецы почти не отставали от неё.